Сколько живут донжуаны - Анна Данилова

— Вероника, зачем ты это делаешь? Тебе доставляет удовольствие портить людям жизнь? Ты зачем все это придумала?

— Я так тебе скажу, Сережа. Если бы она гуляла с кем-то другим, мне было бы по барабану и я уж точно ничего тебе бы не рассказала. Но она там встречается, повторяю, с моим Мишей.

И словно потеряв интерес к разговору, она с отстраненным видом достала из зеленой блестящей сумки, напоминающей голову крокодила с двумя золотыми шарами застежки на голове, ручку и нацарапала на салфетке адрес вертепа. После чего, ни слова больше не сказав, как пьяная рванула к выходу, чуть не сорвав скатерть. Звякнули бокалы на тонких ножках, официантка бросила в спину Веронике презрительный взгляд.

— Что-нибудь заказывать будете? — участливо, словно слышала весь разговор, обратилась она к Сергею.

— Да, минеральной воды, пожалуйста. — Потом вздохнул, прокручивая в голове цветные картинки с Вероникиного телефона: заснеженное крыльцо и на нем Рита в своей шубке и белых сапожках. Снова Рита, стоит на крыльце и роется в сумке. Неужели ищет ключи? — И водки. Сто пятьдесят.

— Привет! Как ты здесь?

Рита обняла свою сестру. Они сели рядышком на кожаном диванчике, прислонившись друг к другу головами.

— Нормально. Жить можно. Знаешь, что я поняла? В этом кризисном центре можно выжить, если взять над кем-то опеку. Я вот, к примеру, ухаживаю за Пашей. Это моя соседка по палате. Представляешь, она так любила свою мать, что, когда та умерла, она никак не могла в это поверить, прийти в себя. Уже пятнадцать лет прошло, а она горюет так, словно это случилось вчера. У нее на нервной почве волосы не растут. Она носит парик.

— Она не сильно тебя достает?

— Нет, что ты! Она хорошая. Добрая. Жалко ее ужасно. Все мои печали по сравнению с ее кажутся какими-то несерьезными.

— Думаю, тебя скоро выпишут. Ты хочешь этого?

Наташа посмотрела на сестру, не зная, что ей сказать. Иногда ей казалось, что она готова к выписке, что вполне окрепла и сможет жить дальше. Но буквально вчера утром она вдруг так сильно зарыдала, причем без какой бы то ни было причины. Так рыдала, что голова чуть не взорвалась. Ей сделали укол, после которого она успокоилась и проспала целых четыре часа. Но Рите рассказывать об этом ей не хотелось, пусть думает, что она идет на поправку.

— Я тут тебе отбивные привезла, фрукты, кефир.

— Рита, здесь хорошо кормят. Ты-то как сама? Как Сережа? Надеюсь, ты ему не рассказала, где я?

— Нет. Мы же договорились: у тебя перитонит, ты еще в больнице.

— Ну и хорошо. Ты что-то выглядишь неважно. За меня переживаешь или…

— Да я одному парню голову морочу. Хороший парень, влюблен в меня, а я сама не знаю, зачем с ним встречаюсь.

— Как это?.. Ты что это, Рита?! А Сергей? Если он узнает?

— Да как он узнает? Нет, все будет нормально… Думаю, что и у меня тоже как бы кризис… Понимаешь, иногда ловлю себя на том, что живу скучно, что сама не знаю, что мне нужно. Захотелось каких-то новых, свежих отношений.

— Ты спишь с ним?

— Наташа…

— Да у вас с Сергеем идеальный брак! Он любит тебя. И вообще, это на тебя так не похоже. Ты, случайно, не разыгрываешь меня?

— Нет. Просто забрела в тупик. Говорю же, захотелось перемен, любви, страсти…

— Ну ты и дура! Да если бы у меня был такой муж, как твой Сергей, я бы уж точно сюда не попала. Тебе повезло, а ты даже не понимаешь этого.

— Давай сейчас не обо мне… Ты как? Только честно.

— Нормально.

И проговорив это, Наташа вдруг замерла, вспомнила все то, что старалась забыть и что теперь развернутыми сценами, как в кино, да еще и с озвучкой замелькало перед ней, плавясь и исчезая, опаляя при этом ядовитым жаром воспоминаний, и замотала головой. Она услышала и увидела Вадима, почувствовала на своих губах вкус его поцелуев, и ей стало дурно. Рыдания со стоном рвались наружу, как будто бы ее организм извергал отраву.

Рита бросилась звать врачей. Прибежала медсестра со шприцем. Наташе сделали укол и отвели в палату, уложили в постель.

— Вам лучше несколько дней не приходить, — сказала Рите Наташин лечащий врач, похожая на состарившуюся девочку миловидная женщина с аккуратной стрижкой и в очках. Голос у нее был мягкий, и все, что она говорила, звучало убедительно, ей хотелось верить. — Думаю, видя вас, она вспоминает то, что ей нужно забыть. Возможно, после курса лечения, когда она окрепнет, она сумеет преодолеть свои страхи и станет прежней, как и вы для нее. Но пока что пусть отдохнет, полежит под капельницей.

— Вот скажите, Елена Александровна, неужели действительно с помощью химии можно поднять человеку настроение, избавить его от страхов, вернуть ему психическое здоровье?

— Безусловно. Ведь человеческий организм — это химический завод, мы все зависим от каких-то веществ, жидкостей, кислорода и воды.

Она сказала это таким тоном, что Рите стало не по себе, с ней разговаривали как с ребенком. Что ж, пусть. Да и вообще, какая разница, как с ней разговаривает доктор, она же не пациент. Или…

Рита вдруг ужаснулась своим мыслям. Неужели она, беседуя с этой очкастой и умной особой, кожа которой давно загрубела от вида людских несчастий и болезней, готовится стать ее пациенткой в будущем? Откуда вдруг эти мысли и предчувствия?

В голове расцвела и тотчас поникла фраза, от которой ей стало еще хуже: пограничное состояние. Да, точно, у нее сейчас как раз пограничное состояние. Между небом и землей. Между здоровьем и душевной болезнью.

«Господи, что же я наделала?!»

— Мне удалось выяснить имена женщин, которые были любовницами Вадима Соболева и которые, возможно, от него пострадали. Сильно пострадали. — И я в красках принялся рассказывать своему коллеге Валентину Ракитину о своем разговоре с соседкой Вадима, Ларой.

— Да, я тоже склонен предполагать, что его убила женщина, и скорее всего из ревности. Но мы же не знаем их фамилий.

— Я могу поработать в этом направлении, — предложил я, тем более что после того, как Лара любезно сообщила мне номер телефона Анжелики, я связался с ней и договорился о встрече. Она могла бы вывести меня на другую женщину, ту, с которой Вадим начал встречаться после нее. Как правило, женщины многое могут рассказать о своей сопернице. А соперница Анжелики, в свою очередь, могла бы поведать мне о следующей пассии любвеобильного автомеханика. И так далее. Такой был мой план.

— Хорошо, это было бы очень кстати. Не понимаю, как это тебе вообще удалось найти соседку, которая так много рассказала о Соболеве.

— Но я пообещал, что ее не станут беспокоить. Это было условие, которое мне не хотелось бы нарушать.