Сколько живут донжуаны - Анна Данилова

— А если это она убила своего соседа? Что, если и она была его любовницей? — К счастью, Валентин произнес это с иронией.

— Понимаешь, у нас с тобой такая работа, что многое строится на определенных договоренностях с людьми, которые мне не хотелось бы нарушать. Тем более что расследование еще не закончилось и мне, возможно, придется не раз встречаться с это Ларой. Если бы она убила, то вряд ли вызвалась сама мне помогать. Зачем ей это нужно? К тому же у нее есть алиби: на момент совершения убийства ее вообще не было в Москве.

— И где же она была?

— В Питере, у сестры в гостях.

— Мы можем это проверить?

— Думаю, да. Записывай: Лариса Ивановна Михалева.

И хотя я был абсолютно уверен в невиновности соседки, я счел вполне уместным сообщить следствию ее фамилию и даже дать возможность проверить ее алиби хотя бы затем, чтобы продемонстрировать Ракитину свое полное доверие к нему. Что поделать, если моя работа требовала находиться в деловой связке с официальными органами и мои отношения с представителями закона строились на очень хрупких личных контактах и обещаниях. Однако те представители следственного комитета или прокуратуры, с кем приходилось вести параллельные расследования, понимали, что и я могу быть им весьма полезен. Сколько уголовных дел было ими раскрыто с моей непосредственной помощью!

— А что там с вашим пианистом? Не нашли?

— Нет. И студентка его, Татьяна Туманова, тоже куда-то пропала. Мы пробовали узнать номер телефона ее матери, она живет во Владимирской области, на станции Полевая, но в училище таких данных почему-то не оказалось. Мы отправили запрос в местную полицию.

Я похолодел. Хотя этого и следовало ожидать. Оба — и преподаватель, и студентка исчезли, где искать девочку? Конечно, дома, у матери! Мне надо было срочно связаться с Таней и попросить ее позвонить домой, сообщить, что с ней все в порядке, что она жива и здорова.

— Знаешь, эти музыканты, люди искусства, — темные лошадки, — поделился своими впечатлениями от общения, как я понял, с Кларой, Валентин. — Я вот смотрю на нее, вроде бы такая культурная, воспитанная женщина, а ведь глядит мне в глаза и — лжет! Не улыбается, вполне себе серьезная, разыгрывает из себя расстроенную, просто убитую горем сестру пропавшего брата, а ведь точно знает, где он прячется. Спрашивается, если бы он не был замешан в этой истории, зачем бы ему прятаться? Что, Ефим Борисович, разве я не прав?

— А ты не догадываешься, почему они так себя ведут?

— В смысле?

— Представь себе, что этот пианист действительно был где-то за городом, у друзей. Вы его ищете, пытаетесь выяснить его местонахождение у Клары, его сестры, и когда она узнает, зачем вы его ищете, что он засветился на камерах дома, где было совершенно убийство, как, вы думаете, она должна себя вести? Вероятно, Клара и этот ваш пианист — близкие люди, хотя это не так часто и встречается. И именно это чувство, эта почти материнская привязанность сестры к брату и заставляет ее поступать именно так, а не иначе. Признаюсь тебе, что если бы, к примеру, моей родной сестре или, не дай бог, дочери или жене собирались предъявить обвинение в убийстве, которого они не совершали, я тоже спрятал бы их. Да и ты, Валя, тоже.

— Но откуда у тебя такая уверенность, что пианист не виновен?

— Я такого не говорил. Вполне вероятно, что он и есть убийца. Но только следствие, как я понял, пока что не нашло ничего, что могло бы указывать хотя бы на знакомство пианиста и жертвы. Я прав?

Еще немного, и я совершил бы ошибку, упрекнув Ракитина в полном бездействии и отсутствии каких-либо результатов, но вовремя замолчал. В сущности, я и пришел-то к нему, чтобы выяснить некоторые подробности, касающиеся расследования. К тому же меня интересовали результаты экспертизы.

— Так что там по результатам экспертизы? Чем он занимался перед тем, как его убили? Что ел? Кто у него был? Отпечатки пальцев, следы обуви?

— Да в том-то и дело, что в квартире, помимо следов самого Соболева, отпечатки пальцев Игоря Светлова, нашего пианиста. Возможно, что и следы ботинок, свежие следы, также принадлежат ему. Но поскольку он исчез, мы не можем проверить его обувь. Есть еще кое-что интересное, связанное с пианистом. Дело в том, что мы делали обыск в его квартире и обнаружили там множество следов Тумановой. Светлова сказала мне, что Туманова его ученица и что она часто бывает в его доме, но то, что она вместе со своим преподавателем пьет шампанское… В кухне мы нашли два хрустальных фужера с отпечатками пальцев Тумановой.

— И как же вам это удалось? Вы обнаружили ее отпечатки в базе?

— Нет, зачем же. Мы обыскали и ее квартиру, вернее, комнату, взяли некоторые ее личные вещи, зубную щетку, расческу, чашку… Ефим Борисович, мы работаем!

У меня промелькнула мысль, уж не залезли ли эксперты в корзину с грязным бельем в квартире пианиста. Или, к примеру, не взяли ли на экспертизу простыни с его кровати. Вот тогда им будет о чем позубоскалить. И чем только они занимаются? При чем здесь вообще Таня Туманова? Тратят силы и средства не пустое.

Хотя, если бы я был на месте Ракитина и не был бы знаком с Кларой и ее братом, кто знает, может, и я поступал бы и действовал так же. Ведь, на самом деле, он — единственный, кто вошел в подъезд накануне убийства и из него вышел, и по времени получается, что это было сразу же после того, как Соболева отравили.

— А что известно про ипотеку? Когда Вадим ее оформил?

— А… Забыл сказать самое главное — никакой ипотеки нет и не было. В апреле прошлого года Соболев купил квартиру безо всяких кредитов.

— Фамилию продавца можешь назвать?

— Сейчас вот так сразу не вспомню, я позже посмотрю и скину тебе на телефон, ок?

Я вышел из кабинета Ракитина с чувством, будто избежал какой-то нехорошей участи. «Какое это счастье, — думал я, усаживаясь в машину, — что я уже не следователь и занимаюсь только делами своих клиентов. Что у меня нет начальства, диктующего мне, как мне поступать и что делать». В какой-то степени мне было даже жаль Ракитина, потому что дело, которым он занимался, было ну совершенно дохлым. Ни одной существенной зацепки, исключая присутствие в доме пианиста.

А вдруг это я заблуждаюсь и это именно он отравил Вадима? Во всяком случае, если бы он собрался кого-то убить, то сделал бы это именно так — с помощью яда. Не смог бы пырнуть ножом или выстрелить в упор. Да даже в спину. Но тогда следует хорошенько подумать, что могло заставить этого музыканта, человека, живущего в своем, особом мире искусства, решиться на такое. Другими словами, за что он мог бы убить Соболева?

Ревность? Нет, вряд ли. Предположим, он узнал, что у Тани с Вадимом связь. Как бы он ни любил Таню, ну не верил я, чтобы Игорь пошел на убийство соперника. Да и просто представить себе, как технически он мог бы все это провернуть? Прийти к Вадиму с разговором о Тане, отвлечь его чем-нибудь, всыпать яд… Нет, не смог бы. Во всяком случае, я лично не видел его в этой роли. А вот Таня, юная особа, вполне могла бы стать жертвой самого Вадима Соболева. А что, если это она отравила своего соседа?