Я не хочу остаться один - Дарья Аверад

Аято трясся в истерике. Безудержный плач охватил его всецело. Мальчик пытался утереть слёзы руками, но лишь сильнее зарыдал, пряча своё покрасневшее лицо в ладонях. Он задыхался от недостатка кислорода. Глубокий вдох на исходе судороги, и грудная клетка раздирается в клочья. Такую горечь и отчаяние не выразить словами. Слёзы, копившиеся годами, наконец-то нашли выход наружу и, страшно смотреть, что они делают с человеком, стекая ручьями вниз и обжигая щеки.

Кен сидел рядом в абсолютном ступоре и молчал. Он впервые увидел, как Аято плачет. Иногда Судзуки казалось, что тот не способен на такие эмоции, а потому он всегда считал брата эталоном мужественности.

“Аято, оказывается в твоей стальной душе на самом деле полно пробоин” – шокировано произнёс в своей голове Кен.

Сейчас Такимура сидел перед ним, весь потерянный и жалкий, как никогда прежде беспомощный. Кен осознавал, что, возможно, он – единственный, кому Аято открылся полностью, снял маску бесчувственного, уверенного в себе парня и показал напуганного до смерти мальчишку.

Кен мог бы задать еще кучу вопросов, которые не давали покоя его голове, но вместо этого он просто заключил Аято в объятья, крепко, скрывая блондина в своих руках и нежно поглаживая того по спине. Он прижал Аято к себе так сильно, словно всем телом показывая, что Такимура только его, его и больше ничей. Судзуки за него горой встанет, собственную душу наизнанку вывернет, но будет стоять за Аято и за себя. И выстоит за обоих, не сломается.

– Я не хочу остаться один, Кен, – хрипло прошептал мальчишка, положив голову на плечо брата и постепенно успокаиваясь, но при этом всё ещё немного подрагивал из-за недавних слёз.

– Не останешься, Аято, обещаю, ты можешь положиться на меня. А я всегда буду рядом, на твоей стороне, – тихо ответил кареглазый, чувствуя, как руки Аято сильнее обвивают его талию, когда сам блондин жмётся ближе и, словно мокрый котёнок, расслабляется в объятьях младшего.

Кен задал бы ещё много вопросов, но в эту минуту он поклялся себе, что никогда не сделает этого, он не посмеет напомнить Аято о событиях, приводящих старшего брата в безудержную истерику и приносящих гораздо больше боли, чем ностальгии. Мальчишки мирно прижались друг другу в полной тишине. Каждый думал о своём, но всё же об одном и том же, друг о друге. И слова в это мгновения были излишни.

“Не знаю почему, но мне кажется, что Аято всё это время был одинок. Очевидно, ему сейчас очень плохо. Но я слишком не был готов к такому раскладу событий, и мне безумно стыдно за то, что я не могу подобрать ни единого нежного слова. Но я не хочу видеть, как Аято плачет. Пусть он всегда будет на чуточку счастливее меня, а я никогда не позволю себе загрустить. Если бы только я смог сейчас подобрать слова, если бы только мог…”

“Кен, наверное, ты даже об этом не догадываешься, но ты спас меня. Наверняка, ты сейчас коришь себя в чём-то, как и всегда думаешь, что мог сделать что-то иначе. Придурок. Ты есть, и этого достаточно. Я никогда не считал, что нуждался в ком-то вроде тебя. Но это не так. Я нуждался в тебе. Всегда. Ты спас мою жизнь, хотя знал, что боец из тебя не силён. Но даже сейчас, не осознавая этого, ты помогаешь мне, просто заключив в свои тёплые объятья. Я чувствую тебя, как никогда раньше. И это кажется таким незначительным, но боже, поверь, для меня это что-то огромное. И я никогда не забуду этот день. Кажется, словно весь мой мир уменьшился до обхвата твоих рук. И я бы всё отдал, чтобы этому миру не было конца”

Ребята подняли свои головы и прикоснулись друг к другу лбами. Глаза обоих были заплаканы и блестели, подобно звёздам на небе. Аято немного приподнял уголки губ, что не проскользнуло мимо Кена. Судзуки широко улыбнулся, той самой улыбкой, которую так любил Аято. Искренняя, не похожая на все остальные, широкая и непомерно счастливая, она озарила лицо кареглазого в этот холодный и дождливый вечер.

Спустя полчаса мальчишки стояли около своего дома. На улице, как назло, не было ни одного прохожего, а ребята понятия не имели, который час. По расчётам Кена сейчас примерно половина одиннадцатого. И с каждой минутой на душе становилось всё тяжелее. Кареглазый не знал, как войти домой, что сказать и как оправдать свои многочисленные побои перед отцом. Аято предложил подсадить младшего в окно, и, пока Судзуки приводил бы себя в порядок, Такимура отвлёк бы внимание родителей, войдя через входную дверь.

Но идея была провальной. Было очевидно, что в доме царил хаос. Во всех комнатах горел свет, а окно в спальне ребят оказалось закрыто. Кен точно знал, что сам он никак не мог прикрыть его. Значит, отец выломал дверь в комнату.

Братьям ничего не оставалось, и Аято, крепко сжав в своей руке ладонь Кена, повел его домой. В груди у Судзуки безумно ныло, хотя в голове Кен говорил себе о том, что всё будет лучше, чем могло бы произойти. Жизнь Аято была дороже. Но факт оставался фактом. Кен до безумия боялся отца.

Аято надавил на ручку двери, и, к его удивлению, она оказалась открыта. Блондин вошел первым, осматриваясь по сторонам и замечая силуэты приёмных родителей в гостиной. Кен вошёл в прихожую сразу же за братом, стараясь создавать как можно меньше звуков. Аято, убедившись, что младший брат рядом с ним, оторвался от ручки двери. Это и послужило ошибкой. На улице было ветрено, так что сквозняк в доли секунды захлопнул железную дверь с характерным, громким ударом. Ребята испуганно дернулись. Сердце Кена упало в пятки, а Аято увидел, как в одно мгновение из гостиной выбегает господин Судзуки с разъярённым и безумным лицом. Он бежит в сторону мальчишек и в ту же секунду мертвой хваткой вцепляется в Кена, прижимая сына к стене.

– Где ты шлялся, паршивец?! – грубый голос отца пробрал Кена до костей. А сам господин Судзуки до боли сжимает руку ребёнка, смотря своим обезумевшим взглядом глаза в глаза.

– Господин Судзуки, Кен ни при чём. Это моя вина, – попытался переключить внимание на себя Аято, подходя ближе к приёмному отцу.

– Ты иди в комнату, – железным голосом приказал Соичиро, махнув головой в сторону лестницы.

В ответ Аято не шелохнулся. Мальчишка обеспокоенно посмотрел на Кена, но тот всем своим видом пытался сказать, чтобы старший послушал отца.

Соичиро, не выдержав этой молчаливой паузы, громко крикнул:

– Я сказал в комнату! – голос мужчины был больше похож на озлобленный рык. – Асами, отведи его в спальню, – обратился Соичиро к своей супруге, которая всё это время стояла в дверном проёме.

Госпожа Судзуки услужливо взяла Аято за руку и повела наверх, несмотря на безудержные просьбы блондина остаться рядом с братом. Мать обернулась, посмотрев в испуганное лицо Кена, и печально вздохнула, но делать что-либо наперекор мужу не стала. Она завела Аято в комнату и начала осматривать многочисленные ссадины и побои на теле ребёнка. Не говоря ни слова, женщина смазала обезболивающей мазью все синяки и наклеила пару пластырей на ранки. Её действия показались Аято холодными и машинальными, безо всякой заботы и даже малейшего проявления беспокойства. После проделанных процедур женщина погладила мальчика по волосам и тихо сказала ложиться спать.