Кольцо Дамиетте - Елена Гантимурова

Брови рыцаря удивленно поднялись:

– Той ночью? Я провел ее как обычно, перед дверями спальни моего господина.

– Один?

– Я и рыцарь Симон – мы охраняем покои графа вместе. Я спал, и достаточно крепко, чтобы что-либо слышать.

Разочарованная Катарина решила поддеть Ульриха:

– Разве сон рыцаря на страже может быть крепок?

К ее удивлению, на лице молодого человека промелькнуло виноватое выражение:

– Я всегда чутко сплю. Но в тот вечер, похоже, я позволил себе лишнего за ужином. – Он смутился и в недоумении развел руками. – Такого никогда не случалось… Черт возьми, я даже не помню, как уснул! А проснулся уже на рассвете. Так что мне нечего рассказывать.

Катарина скрыла улыбкой чувство досады. «А ты что вообразила? – мысленно отругала она себя. – Так все запутано…»

– Идемте, рыцарь. – Она шагнула к арке, ведущей во внутренний двор, а про себя подумала: «Возможно, что-то прояснится в замке».

Глашатай в одежде цвета Хоэнверфена – зеленом – открыл первое заседание суда по делу об убийстве актрисы Мариам. Главный зал, самое большое помещение замка, не смог вместить всех, кто захотел услышать о ходе расследования. У дверей толпились те, кто не сумел попасть внутрь. Тщетно стараясь понять, что происходит на заседании, они нетерпеливо забрасывали вопросами впереди стоящих:

– Ну, а эта актриса-то что говорит? За что она ее убила-то?

– Да известно за что, мужика не поделили! Ясно, чем актрисы занимаются!

– Да кто тебе сказал, что это она?

– Я слышал, сама призналась!

– Тебя бы так отделали, и ты б признался!

– Нечистый тебя забери, я и в замке-то не был той ночью, а на конюшне спал!

– Вот я и говорю, что после графского допроса даже если ты в Вену ездил, и то признался бы!

– Да тихо вы, и так ничего не слышно!

Перед Ульрихом и Катариной толпа расступилась, и они прошли к своим креслам в тот момент, когда граф Эдмунд начал представлять судей. Зал наполняли жители Верфена и челядь замка, в первом ряду Катарина заметила взволнованных актеров во главе с Тобиасом. В зале не было жарко – очаг сегодня не разжигали, но Тобиас все равно вытирал со лба крупные капли пота. Рядом беспокойно ерзала на стуле его жена, во все стороны вертя головой на тонкой, похожей на птичью шее. На противоположной стороне зала, на возвышении, Катарина увидела старого графа и Хедвиг, сидящих в окружении рыцарей. На всех рыцарях – плащи крестоносцев. Кузина графа со скучающим видом склонилась к что-то тихо разъяснявшему ей рыцарю Симону, ее голову венчала высокая прическа, вышитая черная накидка обрамляла бледное лицо.

– Посмотри, как она выглядит! А мне совсем не идет черное. – В шепоте Лауры слышались завистливые нотки.

Заседание вел сам граф, как представитель власти герцога на землях Хоэнверфена. Вторым судьей был священник отец Бенедикт, а третьим – выдвинутый из рядов почетных горожан Верфена низкорослый и невероятно толстый человечек, в длинной судейской мантии, похожий на завернутый в бордовую простыню круглый шар. Флориан, изучивший перед поездкой все подробности о местной городской жизни, шепотом сообщил, что это Асканио Бижор, владелец нескольких торговых лавок и единственной в городке гостиницы. Катарина засмеялась, взглянув, как опоздавший к началу заседания Бижор расталкивает толпу у входа, а потом, смешно подобрав мантию, поднимается по ступенькам к судейскому креслу:

– Посмотрите, как он нелепо выглядит! Еще и лысый!

Флориан нахмурился:

– Да, Асканио Бижор выглядит смешно, однако на судебных заседаниях лысый коротышка всегда поддерживает обвинение, и не случалось, чтобы при нем суд вынес мягкий приговор. Кроме того, он всегда за допросы с пристрастием. Я слышал, что деньги пришли к нему разными путями, далеко не всегда законными. Он наживался на Крестовых походах, торгуя пленными. Особенно успешно Бижор поставлял мавританских детей в монастыри. А еще, – Флориан понизил голос до шепота, – в свой дом в Верфене он нанимает прислуживать девушек из семей должников, и вряд ли их обязанности ограничиваются домашней работой. Все молчат, потому что девушку через некоторое время отсылают домой с долговой распиской в руках, и родные стараются выдать ее замуж побыстрее и подальше от Верфена.

После этого разъяснения Катарина совсем по-другому посмотрела на толстого судью, а Бижор, как будто поняв, что речь идет о нем, настороженно бросил в их сторону цепкий внимательный взгляд. По спине девушки пробежал неприятный холодок, захотелось наглухо завернуться в плащ – так беззастенчиво Бижор разглядывал ее. Но в это время граф Эдмунд перешел непосредственно к описанию преступления, и маленькие глазки судьи полузакрылись, он сложил на животе появившиеся из рукавов мантии толстенькие пальцы – судья Бижор приготовился к слушанию дела.

Зачитав хронику происшествия, граф распорядился привести обвиняемую – и стражники ввели в зал Мари. Но это была не та веселая жизнерадостная Мари, которую весь город видел на театральных подмостках. Потухший взгляд, спутанные волосы, полные страха глаза. Она двигалась так, как будто движения причиняли ей боль. Одежда, в которой она вышла из своей комнаты два дня назад, местами порвалась, сквозь дыры просвечивала кожа, кое-где с кровоподтеками. Одну руку девушка прижимала к себе, словно ребенка. Сквозь тряпку, намотанную на пальцы, пропиталась кровь.

Катарина содрогнулась. Значит, это не пустая болтовня – слухи о пытках в графском подземелье оказались правдой! Рядом всхлипнула Лаура:

– Боже мой, ты видишь? Посмотри, что с ней сделали! А я не верю, что она могла убить кого-то!

Катарина погладила руку подруги:

– Не плачь. Мы поможем ей – видит Бог, она не убийца!

– Но как? Что мы можем сделать? А граф – как он мог допустить… Так поступить с беззащитной девушкой… Это бесчеловечно. – По щекам Лауры текли слезы.

Между тем дознание шло своим чередом. За два дня граф и его помощники проделали большую работу. Одно за другим зачитывались показания бывших в ночь убийства в замке слуг, артистов труппы и стражников. Из показаний стало ясно, что актриса бродячей труппы Мариам, убитая прошлой ночью, сразу после спектакля отправилась в свою комнату. По пути она зашла лишь на кухню, где взяла кувшин с вином. Кувшин был найден утром под ее кроватью. Это же подтверждали хозяин труппы Тобиас и его жена Анхен, пригласившие Мариам остаться на ужин, на что та ответила отказом.

– Да, да, – Анхен нервно теребила накидку, – мы так обрадовались успеху спектакля, что решили отметить это, но она почему-то не согласилась. Она всегда вела себя странно – любила оставаться одна. И все это знали, все!

– А сколько лет обвиняемая и актриса Мариам служили в труппе?

Анхен порывалась ответить за мужа, но, поняв, что вопрос адресован именно ему, смолчала.

– Мари – уже два года, а Мариам – с прошлого лета.