Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - Эрих Мария Ремарк

Кей Фрэнсис, Кендел Майлстоун, Бромфилд, Мамулян, с которым болтает Пума, Оливия де Хэвилленд, объект в разной степени нашего с Пумой интереса, Регги Гарденер, Бойерс, Стоковский, мягкий, старый мим, и Илона Мэсси, блондинка из Венгрии, которая сказала, что любит меня, еще не зная моего имени. Играл Рубинштейн, одержимо, хорошо – выглядел немного уставшим, напряженным, Чаплин сидел возле него на полу, рассказывал случаи из своего фильма «Диктатор». Позже Дороти де Фрассо, веселая, циничная, беззубая.

Около четырех Пума разделась, стала читать газеты, была довольно спокойна. Я устал, разболелась голова, ничего не хотелось, ни терпеть, ни спорить, поцеловал ей холодно руку и ушел. Чувствовал холодное дуновение за спиной – гнев, удивление и что-то еще. Может быть, ничего.

Во всяком случае, мне все меньше нравятся ее сцены. Может быть, она думает, что все уже позади благодаря цветам и тому, о чем мы говорили. Но для меня все это еще ничего не значит.

04.03.<1940. Мехико-Сити*>

Вылет. Незаметный. Машущая Пума в освещении. Потом город. До горизонта ковер световых орнаментов. Тьма, шипящая в капканах пропеллеров. Мехикали. Освещенное летное поле. Мои документы. Телефонный звонок с американской границы. Я перешел. Показал визу в панамском паспорте. Назад. Красная линия горизонта. Мы взлетаем. Солнце встает над голубой равниной. Синие тени гор, как волны. Справа всплывает побережье Тихого океана. Завтрак в самолете. Часы перевел на два часа вперед. В полусне. Следующая остановка. Забыл название. Пограничный контроль. Добродушный чиновник сказал мне, что я в Мексике популярен. Два очень красивых индейских ребенка в белых грязных платьях. Девушка, идущая от станции по песчаной улице навстречу невидимому селению, – крепкая, неторопливая, как зверь, тревога природы, ловушка, плечи, покачивающийся зад, равнодушная надежность земли. Я смотрел ей вслед, думал о Пуме, освобожденный, и чувствовал: многое открывается, стоит только преодолеть толику тоски по родине. Индейские юноши в синих комбинезонах. Ясный солнечный воздух пустыни. Звон колокола – команда на борт. Второй – для пассажиров. Внизу – город. Серые глиняные дома, среди них квадратные, синие, розовые. Долгий полет над Сьеррой. Не видно ни человека. Горы. Колет в ушах и горле. Обед в картонках. Хорошо. Океан. Синий. Побережье. Мазатлан. Посадка. Двадцать минут отдыха. Смена пилотов. Дальше. Горы. Гвадалахара. Кожаные кресла, пестрые. Сигареты. Жаркое солнце. Короткие остановки. Увидел первый сосуд с текилой. Дальше. Полтора часа. Внизу широко раскинутая, серая, под ставшим вдруг серым небом глубина Мехико-Сити.

Петер в аэропорту. Тонкая, немного жалкая. Кармен Фигуэрас, подруга Долорес*, с незнакомкой тоже здесь. Хотела встретить меня. Увидела Петер. Решила, я в хороших руках. Я в этом не был уверен. Предъявил паспорт эмигранта. В отель «Ритц». Только одно название. Жалкий ящик. Две ужасные комнаты, но тем не менее. Телеграммы Пуме. Одна уже в пути. Две в аэропорту. Вечером она позвонила. Завтрак с Петер. Рассказывала о своих делах. Все жалобы и огорчения.

Вчера шатался везде. После обеда к знакомым Петер. С ними в «Буллфайт». Третий ряд. Пришли как раз вовремя, чтобы увидеть парад. Первый бык. Черный, растерянный. В его спину воткнуты несколько пестрых лент. Знаки владельцев быков. Матадоры Луис Карлос, по прозвищу Солдат, Гарца, лучший в Мексике, и третий, в ярко-красном. Кастро, голубой. Увидели восемь быков. Ярко-красные накидки с желтым подкладом. Бандерилльерос. Гарца ничего не показал. Был страшно освистан. Лучиано Контрерас, немного толст и неуклюж, очень хорош. Солдат показал первоклассный бой. Неподвижные вероники [3]. Убил быка классически; кровь полилась из пасти, и он рухнул на землю. Некоторые быки снова поднимались на ноги. Даже после удара в затылок. С последним быком Солдат и Контрерас обменялись верониками. На коленях гипнотизировали быка, повернулись к нему спиной, отползли от него, выполнили веронику, пропуская быка на волосок мимо себя. Поцеловались, показали театр, прошлись картинно по широкой арене, публика бушевала – вдруг бык оказался позади них, они галопом перескочили через барьер, снова вернулись, снова бык, и опять прочь от него. Солдату достался последний бык. Он упал, выполняя веронику, бык над ним. Солдат захромал и все же под аплодисменты взял шпагу, чтобы убить животное. Сделал несколько вероник вплотную к барьеру. Появились бандерилльерос. Последний бык принадлежал Контрерасу. Солдат получил за классно убитого быка хвост и оба уха – высшая награда.

Матадоры хорошие, смуглые, мужественные лица, элегантные. Красивые костюмы. Пикадоры – один, с центнер весом, Санчо Панса; лошади защищены, но все же одной разорвали заднюю ногу, поломали ребра и нанесли другие тяжелые внутренние повреждения. За нами сидели американцы.

Выпивали у знакомых Петер. Смотрели снимки Кэрри под блюз. В отель. Еще выпили. Обедали в отеле. Позже позвонил Пуме. Не было дома. Вернулась только около часа. Сказала, была с ребенком в кино.

Сегодня в полдень в Министерстве иностранных дел. Синьор Петета. Младший государственный секретарь. Отправил нас к своему секретарю в Министерстве внутренних дел. Небольшое здание; в него можно войти, обойдя по веранде. Сфотографировался в индейской лавке. Отложили секретаря. Придется снова идти к нему в четверг. Пили в баре текилу-коллинз. Хороша. Крепка. Перекусили слегка. Петер все еще как стекло, неестественно. Поспал. Писал. Вечером были в соборе. Нищие. Старая женщина с удивительными глазами.

Дополнение: Беверли-Хиллз. Один день у Фелиситас Резничек. Позже присоединилась Пума. Но ничего не говорила. Один день у Рут. Цветы в день рождения. Оба, впрочем, в один и тот же день. Бриг отправился на Гавайи. Отель «Ройал Гавайан». С удовольствием отправился бы вместе с ним. Но снова не удалось.

06.03.<1940. Мехико-Сити>

Вчера в пять часов вечера страховка и полиция. У Петер украли большое бриллиантовое кольцо и одну клипсу. Еще до моего возвращения. Позже пили чай в американском посольстве. Посол Дэниэльс. Толстая пожилая женщина. Приветливая, сидела в удобном кресле. Потом с Петер в баре. Произошла неизбежная ссора; ее рассказы об Эллис-Айленд всегда заканчивались одним: пока она страдала, я развлекался в Голливуде. Я пытался ей объяснить, что это не так. Что мы заключили брак, чтобы она могла получить финансовую и прочую поддержку, которую она вовсе не ценила. Серьезная ссора. Первый развод якобы не должен был произойти и т. д. Я сказал ей, что мы больше не будем жить вместе; но мы можем, тем не менее, оставаться друзьями. Черт знает, что творится в ее голове: она не хочет оставаться одна, боится этого, но я не считаю это причиной для совместной жизни. Она упрекнула, что с тех пор, как я здесь, я не сказал ей ни одного доброго слова.