Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - Эрих Мария Ремарк

Я позвонил Пуме. Она была сердита, потому что я за день до этого не дал знать о себе. И что я с Дженни. Заявила мне, что я мягок и т. д. Так теряют женщин, если не могут решиться на развод и т. д. Она уйдет от меня к Орсону Уэллесу. И в том же духе. Холодно попрощались.

Типичная ситуация. Две женщины. Обе имеют претензии. Ссора с обеими. И, собственно, я ни к одной из них уже не стремлюсь. Даже к Пуме с ее характером Ксантиппы [4]. Падальщик сказала мне: «Ландграф, будь стоек!» Мне надо быть таким, но по отношению к ней. И работать.

07.03.<1940. Мехико-Сити>

Вчера в одиннадцать часов полиция у Петер. На этот раз начальство. С хозяином отеля. Потом у меня. Что я думаю по этому поводу? Ничего. Подозреваемый Цапперт, который живет здесь и время о времени встречался с Петер. В полдень на солнце в саду на крыше. Завтрак. Кофе, хлебцы, ливерная колбаса, сыр. В пять часов снова полиция. Взяли предоплату. Предположительно в счет затрат. При этом заверили, что готовы сделать для нас и в других делах все возможное.

Просмотрел дневники. Трюк Пумы: шесть месяцев бегать на сторону и возмущаться тем, что я живу в одном отеле с Петер.

Вечеринка. Коктейль в баре. Хороший бармен. Петер, Милдред, имена других мне неизвестны – некий Багги с женой, Джон и еще какие-то милые люди. Потом ужинали в «Маноло». Судя по всему, один из лучших мексиканских ресторанов. Ужасный сарай. Дурная музыка. Пусто. Дурная еда. После этого в «Патио». Ночной ресторан в патио старинного дома, очень красивого, с эркерами, углами, террасами, на которых можно сидеть. Все заполнено. Надо всем этим черное картонное небо с золотыми звездами. Оживленная атмосфера. Танцующий великан, юный, задумчивый, с детским лицом, на голову выше танцующих. Женщина в чем-то кричаще-красном, ниспадающем волнами; ее кавалер размахивает платком из такой же ткани. Много туристов. Мексиканцев. Хорошее шоу. Цыгане. Семья Штернов: Кармен Амайо или кто-то похожий. Андалузские цыгане. Считается лучшей танцовщицей Мексики. Великолепно. Танцевала с одним из гостей, который оказался тоже великолепным танцором, она его выбрала из публики; ему пришлось снять пиджак и танцевать в подтяжках, потом ему повязали шарф вокруг шеи, так несколько очень быстрых танцев. Ее трое братьев составляли капеллу. Гитаристы. Кроме того, сестра, которая танцует. Кармен танцевала с одним из братьев очень медленный танец с очень быстрой, дробной чечеткой – почти незримо, только тихий стук из-под развевающегося платья. При этом она медленно проплывала, с лицом, застывшим, подобно трагической маске, – эта сила земли, которую она попирает, – никогда такого не видел, такое почти трагическое, с такой необыкновенной серьезностью. Милдред рассказала, что семья зарабатывает много денег, поэтому построила на территории своего племени огромный дом с мебелью, сделанной под заказ, но жить продолжают в шатре; дом пустует. Поведала, как она в саду угощала цыган обедом, которые избегали солнца – боялись загореть, что весьма трудно сделать.

Очень хорошая певица. Пела «Кватро видас». Два усатых гитариста во фраках; жуткие говнюки. Симпатичная пара, исполнявшая танец с сомбреро. И Кармен.

Потом с Петером* (мужем Милдред) дальше. В американскую забегаловку. Одни мужчины. Капеллы. Становились вокруг, три, четыре, десять – у каждого стола своя. Вокруг одна из восьми мужчин. За каждую песню семьдесят пять сентаво. Пели и играли с великолепным ритмом. «Вереда тропикаль». Сифилитик-скрипач. Индейцы в серапе и рваных юбках. Юный чистильщик обуви, который, получив пятьдесят сентаво, поднимал монету и показывал ее всем, прежде чем побежать разменивать, чтобы все убедились: он не обманывает. Оборванные женщины проходят мимо. Петер рассказал, что раньше здесь дважды в неделю происходила стрельба или драка; за двадцать песо, данных охраннику, можно было урегулировать убийство. Поехали в «Леду». Бордель с танцем и баром. Хмурые лица. Танцующие, торгующие, маленькие индейцы в пончо. Проститутки. Петер подозвал одну. Пили в баре. Отличный ресторан; обыкновенный, не для туристов. Взяли проститутку с собой. Она даже была мила. Решили ехать в публичный дом. Подъезжали к некоторым. Почти все закрыты. Было уже шесть утра. Рассвет в авто. Хлопающий дверью шофер-индеец. Наконец нашли один. С патио, где цвели каллы. Нежное синее утро. Салон. Две пожилые американки, которым принадлежит публичный дом. Бандерша Ева Адамс. То еще имя. Портье. Очень милая девушка-индианка, которую непременно надо называть Ольгой. Коньяк. Радио. Обе американки в пестрых купальных халатах. Скорее всего, прежде были лесбиянками. На стенах три красивых ковра. Синих. В восемь утра домой. Ясное утро. Много выпили, но почти не опьянели.

В десять часов подъем. В одинадцать у секретаря Пететаса, Гризе. Передали ему фотографии; зачем – я не знаю – это Министерство внутренних дел? Вряд ли. Заполнили бумаги. Должны прийти снова во вторник. Домой. Позвонил Пуме. Она была холодна и настороженна. Заявила, что не будет мне писать или телеграфировать, пока я живу в том же отеле. В чем-то права. Пожаловалась на Штернберга, который о ней не заботится.

15.03.<1940. Мехико-Сити>

Вчера немного писал*. Впрочем, мало. Слушал испанские истории от Кати. Родилась в Венгрии; замужем за неким Поста, который живет в Англии; участвовала в гражданской войне в Испании. Там и познакомилась со своим мужем. Испанец. Рассказала об одном случае: самолеты франкистов сбрасывали продовольствие, просмотрели, что их войска отступили, там уже был народный фронт, сбросили кусок ветчины, которым убило человека в одной из частей. Когда об этом рассказываешь, всегда жадный вопрос: ветчины? Рассказала об Эбро; на обоих берегах враждебные части: ее муж – отличный гитарист, на другой стороне какой-то певец, ночью играли и пели вместе. Войска также по реке обменивались продовольствием. Однажды решил кто-то из народного фронта принять солнечную ванну; крикнул той стороне, чтобы не стреляли, ему ответили, что будут целиться в ногу. Он принял это за шутку, они же подстрелили его. Он за это ночью застрелил певца.

Рассказала о семье своего мужа. Отец во Франции; один сын погиб; другой сын в тюрьме; один в Мехико, был в концентрационном лагере во Франции; младший бежал из франкистской тюрьмы во Францию, искал отца, нашел в концентрационном лагере в Каркасонне; мать, старая, брошена в тюрьму из-за беглых сыновей. Все считали ее погибшей. Она вышла через месяцы, сразу же написала поваренную книгу: как без масла и жира тушить мясо. Научилась этому во время гражданской войны. Большой успех. Два тиража за три месяца. Обеспечила этими деньгами себе существование. Рассказала, как снова нашла