Татуировки. Неизгладимые знаки как исторический источник - Мария Борисовна Медникова

Но теперь наша задача – понять, как вообще могло случиться, что нашему предку пришло в голову разукрашивать себя или кого-то еще.

Для этого нам предстоит соотнести два главных понятия: «тело» и «текст».

Культура до культуры

Текстами как знаковой системой занимается семиотика. Поэтому обратимся сперва к трудам основателя этой науки, нашего гениального соотечественника Ю. М. Лотмана: «Накопленные археологией свидетельства рисуют поистине удивительное зрелище. Перед нами – тысячелетняя картина сменяющих друг друга цивилизаций, создавших мощные строительные сооружения и ирригационные системы, воздвигавших города и огромных каменных идолов, имевших развитое ремесло: гончарное, ткаческое, металлургическое, более того, создавших, вне всякого сомнения, сложные системы символов… и не оставивших никаких следов наличия письменности. Факт этот остается до сих пор необъяснимым парадоксом. Выдвигавшееся иногда предположение о том, что письменность была уничтожена пришельцами-завоевателями – сначала инками, а потом испанцами, не представляется убедительным: каменные памятники, надгробия, неразграбленные и сохранившиеся в первозданном виде захоронения, гончарная посуда и другие предметы утвари донесли бы до нас какие-нибудь следы письменности, если бы она была. Исторический опыт показывает, что бесследное уничтожение в таких масштабах не под силу никакому завоевателю. Остается предположить, что письменности не было» [Лотман, 2001, с. 364].

По Ю. М. Лотману, письменность – это форма памяти. Причем запоминаем мы (и записываем) исключительные события, те, которые случились впервые или вообще не должны были случиться. Событиями наполнены не только наши газеты, но и старые летописи. Память такого типа ориентирована на количество эксцессов и происшествий. Культура такого рода постоянно умножает число текстов. Внимание к причинно-следственным связям и результатам образует тот феномен, который Ю. М. Лотман назвал «письменным сознанием».

Но есть и другой тип памяти – стремящийся сохранить сведения о порядке, а не о его нарушениях, о законах, а не об эксцессах. Культура, ориентированная не на умножение числа новых текстов, а на повторное воспроизводство текстов, раз навсегда данных, требует другого устройства коллективной памяти. (Об этом же говорит и Мирча Элиаде, противопоставляя «современного» и «архаического» человека.) Роль текста здесь выполняют мнемонические символы – природные (деревья, скалы, небесные светила) и созданные человеком (идолы, курганы, архитектурные сооружения).

Вспомним повторяющиеся элементы рисунков на телах алтайских скифов (они же – на одежде, конской упряжи, оружии) и, вслед за Н. В. Полосьмак, добавим такие татуировки к категории мнемонических символов. Ю. М. Лотман заметил, что «бесписьменная» память сакрализована, она освящена ритуалами. Мнемонический (сакральный) символ не может существовать без обряда. Если следовать этой логике, в бесписьменной традиции нанесение татуировок и прочих меток невозможно без связи с ритуалом.

По Лотману, устная культура ослабляет синтаксическую основу, на которой покоится словесный текст, до предела. Поэтому она использует большое число символических знаков низшего порядка, стоящих почти на грани письменности, – амулетов, владельческих знаков, счетных предметов и проч. «В рамках такой культуры возможно бурное развитие магических знаков, используемых в ритуалах и использующих простейшие геометрические фигуры: круг, крест, параллельные линии, треугольник и основные цвета. Знаки эти не следует смешивать с иероглифами или буквами, поскольку последние тяготеют к определенной семантике и обретают смысл лишь в синтагматическом ряду, образуя цепочки знаков. Первые же имеют значение размытое, часто внутренне противоречивое, обретают смысл в отношении к ритуалу и устным текстам, мнемоническими знаками которых являются. Иная их природа проявляется при сопоставлении фразы (цепочки языковых символов) и орнамента (цепочки магико-мнемонических и ритуальных символов). Развитие орнаментов и отсутствие надписей на скульптурных и архитектурных памятниках в равной мере являются характерными признаками устной культуры. Иероглиф, написанные слово или буква и идол, курган, урочище – явления, в определенном смысле, полярные и взаимоисключающие. Первые обозначают смысл, вторые – напоминают о нем» [Лотман, 2001, с. 368][16].

Кажется, с мнемоническим значением татуировок у представителей дописьменной цивилизации все ясно.

Но остается вопрос: почему рисунки наносили на тело, а не только на одежду или украшения? Зачем терпеть такие мучения? Наверное, стоит подумать о том, что дано нам от природы.

Природный язык тела

Сейчас в любом книжном магазине нас подстерегают на полках пособия психологов, обучающие «искусству видеть человека насквозь, ориентируясь на тончайшие нюансы его облика». Автор одной из таких книг С. С. Степанов (про «искусство» взято мною из ее подзаголовка) рассматривает целый комплекс бессловесного языка внешности: жесты, мимику, черты лица и одежду современного человека [Степанов, 2004]. Тема эта в последнее время вызывает особый интерес, причем вполне практического свойства.

Прежде всего, оказывается, наша визуальная оценка всегда субъективна, на нее влияет степень эмоционального возбуждения. Уверенные в себе люди оценивают других как доброжелательных и уравновешенных. Неуверенные относятся к окружающим с подозрительностью. Ошибки восприятия, связанные как с переоценкой, так и с недооценкой других людей, очень сильно зависят от их внешнего вида. По данным психологов, только 8–10 % информации поступает к нам через речевое общение. Что же в остатке?

Остается совокупность внешних признаков. Знакомясь с письменным наследием древних греков в главе 2, мы обратили внимание на то, что особое внимание уделялось лицу; неслучайно неизгладимые знаки на нем считались страшным позором. Античные авторы, в том числе сам Аристотель, создали учение о физиогномике, пытаясь соотнести строение человеческого лица, поведение и особенности интеллекта. Большинство обнаруженных «связей» выглядят сейчас наивно, но общее направление мыслей греческих философов было, по-видимому, верным. Определять сущность человека по лицу брались бедуины, средневековые алхимики, люди эпохи Возрождения, включая Леонардо да Винчи.

В восточной физиогномике особое внимание уделялось присутствию и расположению на теле доброкачественных новообразований – родинок. Пристальное внимание к наличию родимых пятен сохранилось у нас по сей день. С ними связаны многочисленные народные суеверия, до конца не исчезнувшие из памяти. Зачем, спрашивается, иначе было ретушировать портреты первого советского президента? Это делалось не из-за эстетических соображений, а из подсознательного стремления преодолеть негативное восприятие населением самого факта имеющейся родинки.

В XIX в. австрийский врач Франц Галль попытался создать новую теорию, получившую название френология. Утверждалось, что поскольку всеми особенностями нашего поведения заведуют определенные участки головного мозга, то их развитие приводит к появлению соответствующих выпуклостей на черепе. Конечно, френология оказалась лженаукой, но свою положительную роль она сыграла, стимулировав фундаментальные исследования структуры и функций мозга.

Любопытно, что в начале ХХ в. знаменитый немецкий психиатр Эрнст Кречмер в работе «Строение тела и характер» все же установил зависимость между некоторыми вариантами конституции и определенными патологическими состояниями психики.

Мы неслучайно сканируем глазами облик каждого встречного, обращая внимание на его интонацию, выразительность движений, положение его тела,