Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

нас, забрасывая мусором, подобранным у храма. Острый кусок кирпича попал Цицерону по затылку, и он вскрикнул. Обстрел продолжался, пока мы не добрались до середины холма.

Когда мы оказались дома, в безопасности, оказалось, что он полон утренних посетителей. Еще не зная, что произошло, они сгрудились вокруг Цицерона, как делали это всегда, со своими жалобами, просьбами, умоляющими лицами. Цицерон взглянул на них, еще не оправившись от потрясения, и холодно приказал отослать их — «все вон», — а затем, спотыкаясь, поднялся наверх, в свою спальню.

После того как клиенты убрались, я приказал запереть и закрыть на засов главный вход, а затем стал бродить по комнатам, размышляя, что же делать дальше. Я ждал, что Цицерон спустится и отдаст мне распоряжения, но шли часы, а он все не появлялся. Здесь меня и нашла Теренция, которая комкала платок, обвивая им свои костлявые пальцы, свободные от колец. Она потребовала объяснить, что происходит. Я ответил, что не вполне понимаю.

— Не лги мне, раб! Почему твой хозяин бросился на кровать и отказывается шевелиться?

— Он… он совершил ошибку, — заикаясь, выговорил я, увидев, что она в ярости.

— Ошибку? Что за ошибку?

Я заколебался, не зная, с чего начать. Ошибок было так много: они оставались за нами, как острова архипелага за кораблем. Или, может, «ошибка» было неправильным словом? Может, точнее было назвать это последствиями: неизбежными последствиями поступка великого человека, совершенного из благородных побуждений. Ведь именно так греки определяли трагедию?

— Он позволил своим врагам завладеть сердцем империи, — наконец сказал я.

— И что они с этим делают?

— Они готовят законодательство, которое поставит хозяина вне закона.

— Тогда ему надо собраться с силами и бороться.

— Даже выйти из этого дома сейчас смертельно опасно для него.

Во время этого разговора в окна доносились крики толпы: «Смерть тирану!» Теренция тоже услышала их, и я увидел, как на ее лице появляется ужас.

— И что же нам теперь делать?

— Мы могли бы дождаться ночи и покинуть Рим, — предложил я.

Теренция посмотрела на меня, и, хотя она была очень испугана, в ее темных глазах на миг промелькнула решимость предка — того самого, который начальствовал над когортой в войне с Ганнибалом.

— На худой конец, — продолжил я, — надо соблюдать те же предосторожности, что и при жизни Катилины.

— Отправь посыльных к сенаторам, — приказала Теренция. — Попроси немедленно прийти Гортензия, Лукулла и всех остальных, кого вспомнишь. Пошли и за Аттиком. Распорядись обо всем, что необходимо для нашей безопасности. И пригласи его врачей.

Я сделал, как она велела. Ставни были закрыты. Прибежали братья Сексты. Я даже вызвал сторожевого пса, Саргона, из его убежища на близлежащей ферме. В доме начали мелькать дружеские лица, хотя было видно, что проход через кричащую толпу потряс многих. Только врачи так и не появились: они уже слышали о законе Клодия и боялись последствий. Аттик поднялся наверх, к Цицерону, и вернулся в слезах.

— Лежит, повернувшись к стене, — рассказал он мне, — и отказывается разговаривать со мной.

— Они лишили его голоса, — ответил я, — а что такое Цицерон без своего голоса?

Все собрались в библиотеке, чтобы обсудить дальнейшие действия: Теренция, Аттик, Гортензий, Лукулл, Катон. Уже не помню, кто еще был там. Убитый и окаменевший, я сидел в комнате, где провел столько времени вместе с Цицероном. Я слушал других и думал, как они могут обсуждать будущее Цицерона в его отсутствие. Это выглядело так, будто он уже умер. Все, что составляло живую душу этого дома — шутки, острый ум, стремление к чему-то большему, — все, казалось, покинуло его, как обычно происходит со смертью хозяина. Одна Теренция сохранила способность рассуждать.

— Есть ли хоть малейшая надежда, что закон не примут? — спросила она Гортензия.

— В общем-то, нет, — ответил он. — Клодий довел приемы Цезаря до совершенства и явно собирается использовать толпу, чтобы руководить народным собранием.

— А что с сенатом?

— Мы можем принять постановление в поддержку Цицерона. Думаю, так и произойдет — я сам предложу его. Но Клодий не обратит на это никакого внимания. Конечно, если бы Помпей или Цезарь выступили против закона, это многое изменило бы. За Цезарем стоит войско, расположившееся в миле от форума, а влияние Помпея на сенат огромно.

— Предположим, его примут, — спросила Теренция. — Что тогда будет со мной?

— Его имущество отберут — этот дом, его содержимое и все остальное. Если ты попытаешься чем-нибудь помочь ему, тебя задержат. Боюсь, что единственный выход для сенатора, когда он поправится, — немедленно покинуть Рим и убраться из Италии до того, как примут закон.

— Цицерон сможет жить в моем эпирском доме? — спросил Аттик.

— Тогда ты подвергнешься преследованию в пределах империи. Только смельчак теперь решится предоставить ему кров. Цицерону придется передвигаться, скрывая свое имя, и менять место жительства, как только оно станет известно.

— Значит, мы можем забыть о моих домах, — заметил Лукулл. — Толпа будет счастлива обвинить меня.

Он закатил глаза, как испуганная лошадь. Полководец так и не оправился от унижения в сенате.

— Можно мне сказать? — спросил я.

— Конечно, Тирон, — ответил Аттик.

— Есть еще одна возможность. — я посмотрел в потолок; Цицерон вряд ли захотел бы, чтобы я рассказал о ней присутствующим. — Летом Цезарь предложил хозяину должность легата в Галлии. Это даст ему неприкосновенность.

— Это сделает Цицерона вечным должником Цезаря и даст тому еще больше власти, чем сейчас. Я надеюсь, ради блага государства, что Цицерон на это не пойдет, — ужаснулся Катон.

— А я надеюсь, ради нашей с ним дружбы, — сказал Аттик, — что он примет это предложение. Что ты думаешь, Теренция?

— Решать будет мой муж, — просто ответила она.

Когда все ушли, пообещав вернуться на следующий день, она опять поднялась к Цицерону, а потом вызвала меня.

— Он отказывается есть, — сообщила Теренция. Ее глаза были на мокром месте, но она собралась с силами и продолжила: — Что ж, если он хочет, то может предаваться отчаянию, а я должна охранять интересы семьи, хотя времени у нас не так много. Я хочу, чтобы все вещи упаковали и вывезли. Позаботься об этом. Что-то можно разместить в нашем старом доме, который пустует после того, как уехал Квинт, остальное согласен забрать Лукулл. За этим местом следят, поэтому вывозить надо осторожно, по частям, чтобы не вызвать подозрений. В первую очередь — самое ценное.

В тот же вечер мы начали эту работу и продолжали ее много дней и ночей. Так было легче — заниматься хоть чем-то, пока Цицерон оставался у себя в комнате и отказывался видеть кого-либо. Мы спрятали драгоценности и