Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

хотел, чтобы я подарил ему сердце Жун Янь[166.3].

Зрители за пределами иллюзии, за исключением давно знавшего правду Чу Ваньнина, услышав это, вздрогнули от ужаса. Изумленные и напуганные они потрясенно переспрашивали друг у друга:

— Что?!

— Жун Янь… это ведь… это…

Одни бормотали себе под нос, другие с изумлением и жалостью поглядывали на Наньгун Сы:

— Это ведь его...

Наньгун Сы оцепенел, а потом весь затрясся. Пошатываясь, он отступил назад, но тут же споткнулся и упал на колени. Без единой кровинки в лице он был бледнее покойника и ужаснее призрака.

— Мама? Это невозможно… невозможно!

При взгляде на него Е Ванси не могла сдержать слезы:

— А-Сы…

— Это невозможно! — Наньгун Сы был на грани безумия. Его мужественное лицо от ужаса, гнева, горя и страха исказилось до неузнаваемости. Сейчас он вообще ничего не слышал, и любые слова проходили мимо его сознания. — Это невозможно! Моя мать умерла в сражении с демоническим зверем! Отец сказал, что она обезглавила монстра, но он успел пронзить ей сердце!

Его тело прошила волна дрожи и он пробормотал себе под нос:

— Без сердца… пронзил сердце[166.4]… насмерть…

Он не плакал. Его широко открытые глаза были сухими и вылезли из орбит от охватившего его ужаса. Он хрипло повторял снова и снова, то шепча, то срываясь на крик, а потом крик перешел в исполненный ярости и боли безумный вой:

— Пронзил сердце! Пронзил сердце!

Внезапно нахлынули воспоминания.

Он был еще совсем мал, когда его родители вместе с группой других заклинателей из ордена отправились к озеру Цзиньчэн просить меч. Он помнил очень хорошо, как вечером накануне их отъезда убежал вместе с Наобайцзинем на задний склон горы в лесную часть охотничьих угодий и развлекался там до позднего вечера. Была уже глубокая ночь, когда он вернулся и тайком проскользнул в свою комнату. Он планировал сделать вид, что все это время просидел там, занимаясь чтением и каллиграфией, не зная, что после ужина матушка уже приходила его искать. Она хотела подарить ему недавно вышитый ею колчан для стрел, но в итоге, обойдя все крыло, занимаемое молодым баричем, так и не смогла его найти. Конечно, женщина тут же поняла, что вместо занятий он опять тайком убежал играть и развлекаться.

Жун Янь была очень сдержанной и холодной женщиной. Она никогда не баловала Наньгун Сы, относясь к нему без душевной теплоты, которую люди ждут от матери любящей своего сына. Когда она второй раз зашла в покои сына, то увидела, что полностью одетый Наньгун Сы сидит за столом и делает вид, что увлеченно читает «Свободное скитание[166.5]». Кивая головой, он вдохновенно читал вслух. Жун Янь попросила его оторваться от книги, а затем спросила:

— Чем ты занимался после ужина?

Наньгун Сы, конечно, не знал, что Жун Янь давно уже раскрыла, что он занимался посторонними делами. Отложив бамбуковые дощечки, он почесал в затылке и, сияя улыбкой, ответил:

— Мама, я учился: книгу заучивал.

— Читал весь день?

Боясь наказания, мальчик немного помялся, но все же кивнул головой:

— Д-да… Да!

Жун Янь расправила плечи, гордо вытянула шею, вскинула подбородок и, взглянув на сына сверху вниз, холодно сказала:

— Лжешь.

Испуганный Наньгун Сы покраснел, но упрямо возразил:

— Я не лгу.

Жун Янь без лишних слов взяла его бамбуковые дощечки и, сложив их, спросила:

— «И если бы весь свет принялся его бранить, он бы не счел себя опозоренным*»... Что за фраза стоит перед этим предложением?

— Пока… весь свет… ээ…

— «Да если бы целый свет его хвалил, он все равно бы не загордился[166.6]»! — Жун Янь нахмурила свои изящные брови.

— Наньгун Сы, это так ты обычно учишься? Мало того, что бездумно развлекаешься допоздна вне дома, так теперь еще и врать научился?!

— Матушка…

— Не зови меня так!

Увидев, что она в гневе, Наньгунь Сы запаниковал. В отличии от его мягкого и доброжелательного отца, его сильная духовно, воинственная[166.7] и подавляющая мать пугала его.

— Ты такой никчемный!

У мальчика покраснели глаза, ведь больше всего он боялся, что она опять будет его ругать. Поэтому он, затаив маленькую надежду на удачный исход, принялся выкручиваться:

— Я… я не долго гулял. Всего лишь после ужина совсем немного поиграл во дворе.

Мать пристально посмотрела на него. Изначально, Жун Янь почти не сердилась, но чем больше ее сын прибегал ко лжи и уловкам, пытаясь настоять на своем, тем сильнее она злилась.

— Как только стемнело, я сразу вернулся…

Хлоп!

Звонкая пощечина прервала Наньгун Сы на полуслове.

Грудь Жун Янь ходила ходуном от гнева. Замерев на месте с поднятой для удара рукой, она яростно закричала:

— Наньгун Сы! Жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь недопустимых вещей для благородного человека! Разве не этому ты должен был научиться? Ты так и будешь продолжать лгать своей матери?!

Ошеломленный ее ударом Наньгун Сы не сразу смог прийти в себя. Слезы обиды в один миг переполнили его глаза, и, чувствуя себя несправедливо обиженным, он громко закричал:

— Если бы ты не была такой жестокой, разве захотел бы я обманывать тебя? Чуть что не так, ты сразу бьешь и бранишь меня… Ты... Ты плохо ко мне относишься! Ты мне не нравишься, я тебя не люблю! Я люблю папу! — сказав это, он попытался убежать, намереваясь найти Наньгун Лю.

— Ты останешься со мной!

Изменившаяся в лице Жун Янь крепко схватила его. Яростно сверкая глазами, она ткнула ярко-красным ногтем в нос сына и процедила:

— Зачем ты бежишь искать своего отца? Твой отец просто ничтожество, только и умеет, что заискивать и льстить! Неужели хочешь пойти по его стопам?! Сядь на место!

— Я не хочу! Не хочу!

Жун Янь, сжав зубы, подтащила Наньгун Сы к его учебному столу, но стоило ей отпустить его, мальчик тут же вскочил и бросился бежать. Ей ничего не оставалось, кроме как, подняв руку, бросить в него ограничивающее заклинание, что тут же связало его по рукам и ногам. Поставленный на колени, Наньгун Сы чувствовал себя униженным и злым, задыхаясь, как загнанный в клетку зверь.

— Отпусти меня! Я не хочу такую мать! Ты… ты ни разу слова мне доброго не сказала, никогда не заботилась обо мне, только и знаешь,