Оглядываюсь и не сожалею - Анатолий Петрович Абрамов

После того, как гости разъехались, началась вторая часть праздника, на которой были только свои – посольские и торгпредские. Уселись за длинный стол и после «возлияний» (при гостях мы этого позволить себе не могли), начались танцы и импровизированный концерт. Здесь жена отличилась – спела песню о Ленинграде (… «выпьем за тех, кто командовал ротами»…), чем многих растрогала до слез, так как среди нас были ленинградцы, перенесшие блокаду.

Зима пролетела быстро. Она, собственно говоря, мало чем отличалась от осени, – снега нет, чистый прохладный воздух. Я вспомнил об этом, слушая как-то по радио о том, что сейчас в Анкаре остро стоит вопрос о сильной загазованности выхлопным газом и дымом из печей.

В феврале 1947-го я получил предписание выехать в Союз. Пришлось ехать одному, так как Таня была беременна. 13 февраля родилась Наташа, и через два месяца они с Таней, переплыв Черное море, прибыли в Одессу, а затем приехали в Москву. По возвращении в Москву мне в МИДе заявили, что моя командировка закончена и я могу вернуться на прежнее место работы.

Начало семейной жизни. Путь длиною в 40 лет

Возвратившись в Подлипки, я попал в домашнюю атмосферу, – мама, папа и я, вся семья в сборе, как перед отъездом. Первые дни, как обычно, прошли в воспоминаниях и разговорах о будущем. Главным вопросом был предстоящий приезд Тани и Наташи, другим – моя будущая работа. Второй вопрос вскоре был решен – я встретил своего старого приятеля Беляева В. А. и он посоветовал мне идти туда, где работал мой прежний начальник, что я и сделал.

И вот приехали Таня и Наташенька. Жили мы все вместе, то есть пять человек на 18 квадратных метрах в трехкомнатной квартире, где кроме нас, проживало еще две семьи. Без горячей воды, без ванны, без газа. Готовили на общей кухне с бетонным полом на керогазах, от которых по всей квартире разносился чад. Долго в таких условиях жить было невозможно, и мы вскоре перебрались в Болшево, где снимали комнату и маленькую спаленку в частном деревянном доме, располагавшемся в районе церкви. Такое проживание называлось «частным сектором», деньги за аренду платило предприятие. Вскоре Таня возобновила учебу в Геодезическом институте. Ей было очень трудно, выручила большая сила воли. Затем мы переехали в другой дом, ближе к станции, но и там прожили недолго, поскольку нам предоставили в Подлипках комнату в трехкомнатной квартире по проезду Ударника, дом 3 с теми же «удобствами». У комнаты было два преимущества – хороший балкон и второй этаж. Соседями по квартире были самые простые люди, с которыми мы прожили пять лет и ни разу не поссорились. В квартире царила атмосфера взаимоуважения и даже предупредительности. В одной комнате жила семейная пара, муж инженер-производственник, участник войны, улыбчивый спокойный человек, всегда стремившийся сделать нам что-то приятное, а вернее, не делать ничего неприятного. Его жена, дородная женщина, работала продавщицей в гастрономе. С этой семьей мы часто встречали праздники. В другой комнате жил милиционер с сестрой, буфетчицей из бани. Все трое мужчин курили, и наши перекуры в кухне вечером превращались в обмен новостями. Так что коммунальную квартиру мы вспоминаем с теплотой. В ней мы отмечали окончание Таней института. С этим событием связан случай, о котором стоит рассказать. Когда мы по этому поводу осушили уже не один бокал, наш хороший новый знакомый, Игорь Николаевич, старше нас по возрасту, очень интеллигентный человек, вдруг взял со стола бутылку и, мило улыбаясь, запустил ее через наши головы в стоявшее на серванте зеркало… Мы остолбенели, а он, увидев такую реакцию, смутился и начал собирать осколки. Свой гусарский поступок он объяснил так: зеркало это пустяк, завтра на этом месте будет стоять новое, но зато навсегда останется в памяти событие, ради которого мы собрались. И он оказался прав, мы это поняли, но значительно позже.

На работе все шло нормально. Осваивался, учился, приобретал опыт и друзей. Но один эпизод испортил настроение весьма серьезно. Как-то я пошел на работу в кожаном пальто, которое привез из Турции. Пальто было очень солидное, типа «реглан», сшитое в ателье из привезенных из Стамбула кож. По нынешним временам – крик моды, а по тем и подавно. В обеденный перерыв я пришел в гардероб одеваться, а пальто… увы, исчезло. Был суд, где выяснилось, что пальто украдено шайкой, в составе которой была и гардеробщица, меня выследили около дома, где в соседней квартире проживали два брата – воры. В качестве компенсации мне выплатили деньги, на которые я купил радиоприемник (сменял шило на мыло).

Выше я упоминал о страшной привычке – курении. Я продолжал курить, несмотря на сильный кашель. Иногда, когда не было папирос (сигареты тогда еще не курили), я буквально не мог заснуть, шарил по всем карманам и углам в надежде найти хоть щепотку табака. И вот наступил момент, когда я понял, что дальше тянуть нельзя, надо бросать. И бросил! Это было в 50-м году. Бросил раз и навсегда. В течение трех дней сосал леденцы, язык распухал. Это была победа.

Пятого марта 1953 года умер Сталин. В настоящее время о нем мало говорят и, по-видимому, со временем забудут совсем. А в жизни нашего поколения Сталин оставил неизгладимый след, и недаром период его руководства называли «сталинской эпохой».

Современной молодежи трудно представить, как настойчиво и последовательно на протяжении 30 лет во всех сферах человеческой жизни внедрялась система неразрывной зависимости успехов от личного прямого или косвенного влияния Сталина. В конце концов, это превратилось в подобие религии, воспринимавшейся без тени сомнения, с трепетной верой, граничащей с фанатизмом.

Те, кто не разделял этой веры, сурово наказывались. Я вспоминаю тот период, как время всеобщего подозрения друг к другу, боязни и безусловного преклонения перед Сталиным. Я его боготворил, как и многие, ревностно с горячностью защищал его действия, когда в тесном кругу кто-либо позволял себе сомневаться в этом. Неудивительно, что известие о его кончине было воспринято как всеобщее горе, никто не стыдился своих слез, произносились горячие речи и клятвы продолжить дело Сталина. У меня сохранились некоторые газеты тех дней, и просмотрев их, можно сложить для себя достаточно полное представление о всенародном трауре. Со временем были преданы гласности многие факты и документы, которые вначале постепенно, а затем стремительно разоблачили, развеяли созданный десятилетиями культ личности. Правда была потрясающей. Негативных сторон было значительно больше,