Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

Иноземцев, не будь дураком, кинулся звонить секретарю парткома: «Мне срочно надо передать материал о совещании в Москву. Дайте машину доехать хотя бы до Выборга». Лимузин пообещали подать через двадцать минут, и Юра понёсся к себе собираться.

На вокзале в Выборге он нагнал её. Она ждала электричку до Ленинграда. «Почему ты уехала?! Ничего не сказала?!» – «А зачем? У тебя своя жизнь, у меня своя. Была случайная, ничего не значащая встреча. Никакого продолжения я не хочу». – «А я хочу. И мне надо, чтобы было продолжение!»

Все два часа, что электричка шла в город на Неве, Иноземцев обрабатывал её. Он был нежным, насмешливым, ласковым, веселым, откровенным, заботливым, словоохотливым, высокомерным, наглым. К концу путешествия она снова смеялась его шуткам и даже, как ему хотелось верить, опять смотрела на него ласковыми и влюблёнными глазами.

На метро они перебрались с Финляндского вокзала на Московский. На площади Восстания их встретила громадная толпа. Движение было перекрыто. Юра спросил у растерянного милиционерика: «Что происходит?» Тот сказал: «Приехал генеральный секретарь. Вдруг остановил кортеж и пошёл с народом встречаться».

Вечером они с Валентиной зашли в депутатский зал Московского вокзала (депутатский зал – это был такой социалистический лаунж для тогдашних «випов», к каковым Юра, будучи корреспондентом «Смехача», принадлежал). Смотрели вместе программу «Время» и видели вблизи картинку, которую издалека застали в тот день на площади Восстания: молодой генсек Горбачёв в толпе, среди простого народа, что-то велеричиво втолковывает, жестикулируя. «Вы только будьте ближе к народу!» – истерично кричит ему какая-то женщина. «Да уж куда ближе», – поводит руками, как бы обнимая собравшихся, новый лидер и вызывает многоголосый добродушный смех. «Боже мой, – потрясённо бормочет Иноземцев на ухо Валентине. – Новое чудо света! Говорящий генеральный секретарь!» И впрямь: он ни разу не видел до сих пор (Хрущёва он в сознательном возрасте не застал), чтобы лидер страны излагал что-то не по бумажке, а своими словами. С тех пор, с того майского дня, всё в стране и понесётся: сначала ускорение, потом борьба за трезвость, перестройка, гласность.

На тот же вечер Юра купил себе и Валентине два билета «СВ» в Москву, в одно купе. Ни в одну гостиницу их в один номер – с разными фамилиями и без печати в паспорте – ни за что при социалистических порядках не поселили бы. Разве что можно было снять левую квартиру или хотя бы комнату – как раз у гостиницы «Октябрьская» толкутся жучки, продают за рубль адреса и телефоны тех, кто сдаёт жильё посуточно. Однако Валентина рвётся в Москву, и он берёт одно купе на двоих. Борьба с пьянством пока не началась и даже не была объявлена, поэтому в дорогу Иноземцев приобрёл в магазине на Лиговке бутылку коньяку «КВ» и два лимона. Проводница спроворила им чаю, разносчик из ресторана принёс бутерброды с сыром. И снова начался пир горой, и опять, глубоко за полночь, они стали близки, а потом ещё и ещё раз – с нею Юра становился ненасытным.

Проводница разбудила их стуком ключа в дверь: «Вставайте, ребятки, через пять минут я закрываю туалет!» Юра добыл у неё редкого в стране (а тем паче в поездах) растворимого кофе. С утра лицо Валентины – не выспавшееся, похмельное, утомлённое любовью – выглядело если не немолодым, то явно старше, чем его. И опять она сделалась строгой, гордой, неприступной. Но не потому – как почудилось ему и как он потом анализировал, – что она досадовала на свою слабость и не считала Иноземцева подходящей себе парой. Нет, ему показалось, прокол в нём: что-то он сделал или сказанул неправильное, совершенно ошибочное. И она – заледенела, будто окуталась морозом. И на все его предложения звучал лишь один ответ: «Нет».

– Я провожу тебя? – Нет. – Дай мне свой номер телефона. – Нет. – Когда мы увидимся? – Мы больше не увидимся. – Но почему?! – Ни почему. Я так сказала, я так хочу.

И тогда он мысленно плюнул: подумаешь, цаца какая, фифа! Он получил, что хотел. Она не желает продолжения – и не надо, обойдёмся! И они разошлись у входа в метро «Комсомольская». Ни визитками не обменялись, ни телефонами. Юра сказал: мне на метро. А она: а я пешком пройдусь, мне тут недалеко. Он ещё подумал ревниво: ишь ты, в самом центре, значит, живёт? И они расстались.

Пока Иноземцев ехал к себе в Свиблово, он мечтал, чтобы юная супруга Маша свалила уже в свой институт, чтобы спокойно смыть с себя запах чужой любви и выспаться. Но юная жена, как на грех, оказалась дома. Однако ничего подозрительного, дурочка, не заметила. Готовила завтрак и что-то напевала. И явно ей хотелось поделиться радостным. Но только когда сели за яичницу с колбасой и сваренный в турке кофе, Маша вдруг выпалила: «Я вчера была у врача. Срок беременности – шесть недель!» Юра, конечно, обнял её, приголубил (опасаясь, что она учует, что от него пахнет другой женщиной). Но на всю жизнь запомнил первую свою по этому поводу мысль, ясное и холодное понимание: «Ну, всё, теперь не разженишься».

Эпизод с Валентиной, судя по всему, следовало забыть и похоронить – и по его новым семейным обстоятельствам, и по её к нему отношению. Просто случилось событие – яркое, но его не красящее. Надо жить дальше, своею жизнью. Ан не получалось.

Постоянно вспоминалась улыбка Валентины. Тело. Объятия. Её жест, хрипловатый смех, безоглядная ненасытность. Он уже жалел, что хотя бы не записал её телефона.

Впрочем, место её работы он знал. Запомнил: газета «Советская промышленность». Вот только фамилию, дурак, сразу выпустил из головы.

Редакция «Советской промышленности» находилась в самом центре Москвы, на улице Двадцать Пятого Октября[8]. К визиту туда Юра подготовился.

После прошлогоднего разговора с отцом он воспользовался любезным приглашением Владислава Дмитриевича получить права и располагать его машиной. До покупки дело пока не дошло – очередь на новую на «фирме» всё не подходила. Но Юра отучился в школе ДОСААФ, сдал экзамены и теперь на законных основаниях мог колесить на отцовских голубых «Жигулях». Правда, требовалось выполнять весьма суровые условия, которые превращали пользование автомобилем в сложное мероприятие. Лимузин содержался в гараже, каковой находился по месту жительства отца – в подмосковном Калининграде. И категорическим условием Владислава Дмитриевича было: ночевать авто должно там и только там. Значит, чтобы воспользоваться «Жигулями», следовало сперва доехать на электричке до Подлипок, а потом, после всех разъездов, вернуть железного коня на место. Можно было счесть отцовские требования крохоборством, однако оставлять машину на ночь на улице, под открытым небом, рисковали тогда немногие, лишь самые отчаянные. В условиях тотального дефицита тачку если не угонят, то запросто могут «раздеть». Сплошь и рядом бывали случаи, когда авто лишали всех четырёх колёс, или фар, или даже под капот залазили: вытаскивали аккумулятор, трамблёр, распределитель зажигания, провода высоковольтные…

Но по случаю возможного свидания с любовницей Юрий даже экспедицию в Калининград затеял. Условился с отцом, взял у него ключи от гаража и машины, уселся в прекрасную голубую тачку и покатил в Москву. Одна радость: что такое пробки, в восемьдесят пятом в столице не ведали, и до центра он добрался минут за сорок пять. Там припарковался на улице Двадцать Пятого Октября (которая тогда была ещё проезжей, причём в обе стороны) так, чтобы видеть выход из заветного подъезда. Конечно, Валентина могла быть в командировке, или на дежурстве в типографии, или работать дома («отписываться», как это тогда называлось). Но Юре повезло. Около шести девушка выпорхнула на ступени редакции. Впрочем, повезло, да не совсем. Рядом с Валей нарисовался кент – как тогда показалось Иноземцеву, страшно старый, то есть лет сорока пяти или даже пятидесяти, с залысинами и седыми висками. Мужик взял Валентину за руку – даже не под ручку, ревниво заметил Иноземцев, а именно за руку, словно, зараза, молодой – и подвёл к автомобилю, точно такому же, как его, только канареечно-жёлтому. Затем старикан галантно распахнул перед спутницей пассажирскую дверцу, помог ей сесть, сам угнездился за рулём, и они – фр-р – куда-то укатили.