Икона и человек - Евгений Ройзман

А уж домой вернулись — ух, и загудели! И «горько!» кричали, и невесту воровали-выкупали, и плясали, и частушки пели. Хорошая свадьба получилась.

Иду с маленькой дочкой домой. Смотрю — мать с ребенком. Вдвоем неуклюже тащат большой телевизор, замотанный в простыню. Поставили на землю перехватиться. Я говорю: «Давайте помогу! Куда отнести?» А женщина говорит: «В ломбард, угол Куйбышева — Луначарского. Помогите донести, я вам двести рублей заплачу!» Я попытался взять его под мышку. Блин, не входит! Потащил перед собой на вытянутых руках. Иду, они сзади семенят, и дочка моя рядом.

И вдруг я понимаю, что телевизор-то краденый! И по закону жанра вот-вот за углом меня должны задержать. Ну надо же так глупо подставиться! Столько лет посадить меня пытаются и не могут, и так глупо подставиться! И лихорадочно соображаю, что буду говорить на первом допросе. А она вдруг спохватилась: «Нет-нет, вы не подумайте! У меня и документы все есть! Я его потом выкуплю! Просто денег совсем нет перед Новым годом и сдать в ломбард больше нечего». И я вижу, что искренне говорит. И мне даже стыдно сделалось, что я на голом месте про человека плохо подумал. И идем дальше.

А тащить его неудобно, я без варежек, руки замерзли, четыре телефона в карманах звонят не умолкая, и люди еще здороваются. А потом ее соседка встретила. «Вы куда, говорит, телевизор-то потащили?» А ей неловко говорить, что в ломбард несем. «В ремонт, отвечает, хотим отдать!» А соседка меня узнала, посмотрела и говорит: «Ну-ну!» Через дворы вышли на Луначарского, а там, у магазина, напротив остановки, где старый дом с колоннами, три мужика стоят. Увидели меня с этим телевизором, обрадовались. Кричат: «О, Вадимыч! Ты где такой надыбал?!» «Тсс, — отвечаю — не пали!»

Так, весело, компанией добрели до ломбарда. У меня уже руки отваливаются. Захожу в дверь боком, народу много, неловко. Я поставил на пол и говорю: «Ну, тут уж вы сами». Попрощались и пошли.

Идем с дочкой. У меня руки закоченели, а у нее теплые ладошки, она взяла меня за руку и вдруг говорит: «Папа, а как они будут Новый год отмечать без телевизора?» Оп! И вправду. Мама с маленьким сыном. Что-то наготовят. Сядут за стол. И у них даже куранты не пробьют?! Странно как-то. Не здорово. «Сейчас, — говорю, — что-нибудь придумаем».

В Фонде говорю могучему Ване: «Посмотри адрес и телефон ломбарда, угол Куйбышева — Луначарского». Ваня моментально все нашел. Звоню. Спрашиваю: «Можно сделать так — я деньги внесу, а вы им позвоните и скажете, что ломбард на Новый год делает им подарок как постоянным клиентам и возвращает залог без оплаты?» Они говорят: «Нет. Мы так не можем». Я говорю: «Как же они на Новый год будут без телевизора?!» Говорят: «Давайте мы вам их телефон дадим». Я говорю: «Ну, давайте».

Звоню. Берет трубку. «Здравствуйте! Я сегодня ваш телевизор в ломбард отнес. Так вот. Они решили вам его вернуть без оплаты». А она испугалась: «Нет, — говорит, — мне не надо!» — «А как вы на Новый год-то будете без телевизора?» — «А так, — говорит, — при свечках посидим…» — «Давайте встретимся в ломбарде, я вам телевизор домой отвезу». Она говорит: «Нет! Так не бывает! Я вас боюсь! Вы что-то плохое задумали!» И так мне вдруг обидно стало! Вот за что, думаю?! Взяла, на голом месте оскорбила! И вдруг вспомнил, что еще два часа назад я думал, что она этот телевизор где-то украла! Ну, нормально людям друг на друга так гадко думать?! Дожили.

С огромным трудом уговорил ее приехать в ломбард. И вот мы с Ваней подъезжаем, заходим вовнутрь. Ее нету. Я набираю, а она говорит: «Нет, я не приду! Потому что вы что-то задумали! Потому что бесплатно ничего хорошего не бывает! Я этот телевизор не украла!» — «Тьфу ты, блин! Пошли, — говорю, — Ваня, отсюда!»

Подходим к машине. И вдруг она из-за угла голову высовывает. Знать, любопытно ей. Я говорю: «Ты чего там прячешься?» Она говорит: «А вы мне ничего плохого не сделаете?» — «Все, — говорю. — Хорош капризничать. Пойдем в ломбард». И вижу — она действительно боится! Я говорю: «Я буду в машине, идите с Иваном». А он больше доверия внушает. И они пошли, вернулись с телевизором. Он еле влез на заднее сиденье. Довезли до дому, Ваня затащил его на шестой этаж, вернулся и говорит: «Хорошие люди. И квартира чистая и ухоженная. Просто вдвоем с сыном живут, он в Дягилевке учится, и концы с концами свести никак не могут».

Поставили телевизор на место, подсоединили, включили. Смеются. Только что пустой угол был, сами унесли. А вот уже принесли, и Новый год можно встречать!

О нескольких вещах думаю. И переживаю. Если бы дочка не сказала, я бы мог и не понять.

Когда я был депутатом ГД, у меня, на Белинского, 19, на протяжении четырех лет каждый день, с утра до ночи, работала приемная. Люди шли не переставая. Порой у нас даже стояла очередь от крыльца до второго этажа, и мы работали всегда до последнего посетителя. Двадцать человек нас было — юристы по уголовке, юристы по гражданским делам, специалисты по ЖКХ, по социалке, по медицине, по пенсионерам. Самые разные вопросы приходилось решать. И вся команда наша собралась с улицы. Кто-то отсеивался. Кто-то приходил. Но все, кто остались, работали по-честному и в полную силу.

И вот однажды сижу, работаю, полный коридор народу. И вдруг какая-то возня, недовольство на повышенных тонах, и заходит человек.

Люди сердятся: «Он без очереди! Без очереди!»

А я смотрю — это мой товарищ из прошлой жизни.

Он говорит: «Я на секунду», — и дает мне конверт с деньгами. «Тут, — говорит, — тридцатка. Мало ли что, может, кому-то из пожилых помочь надо будет. Сам смотри, распоряжайся».

Я поблагодарил его, положил деньги в правый ящик стола и сижу, работаю.

И вдруг заходит женщина. Уставшая, придавленная, и волосы гладко зачесаны и забраны на затылке. Села напротив меня и расплакалась. Я давай ее успокаивать, а она плачет всерьез и повторяет: «Нет, я не верю! Я не верю!» — и смотрит в глаза.

Я говорю: «Что случилось-то?»

А она говорит: «Я не верю, что вы взяли за это с меня тридцать тысяч рублей!»

— Какие тридцать тысяч?! За что?!

— Ну, за то, что написали ходатайство начальнику колонии, чтобы моего сына отпустили по УДО!

А я еще ничего понять не могу. Какое ходатайство? Какое УДО?! Какие деньги?!

Она говорит: «Да вот, у вас там, внизу-то, адвокаты сидят. Они взяли с меня тридцать тысяч и пообещали, что за эти деньги вы напишете ходатайство. А сына не отпустили, а деньги у меня были последние! Но я не верю, что вы могли так сделать. Ведь если бы вы деньги взяли, вы бы ходатайство точно написали!»

И я вдруг вспомнил, что пару месяцев назад ко мне пришел один адвокат, с ним бывший сотрудник, и еще один знатный общественник, и сказали, что хотят помогать и будут оказывать бесплатные консультации нуждающимся. И мы их посадили там, внизу, в уголке. И я все понял. И у меня от ужаса похолодело в животе. И до меня дошло, что эти подонки убедили бедную женщину, что я требую деньги за это ходатайство, и она поверила.