Варвары и Рим. Крушение империи - Джон Багнелл Бьюри

На протяжении всех этих лет, примерно с середины правления Гонория до середины века, Британия страдала от постоянных набегов не только саксов, но также пиктов и скоттов, и обитатели южной части острова нередко бежали в Галлию или Арморику. Так появилась Бретань.

Трудности, которые преследовали Аэция, стремившегося защитить западные провинции, были серьезными и в основном имели финансовый характер. Они не позволяли ему принять активные военные меры против вандалов, вынудили отказаться от защиты Британии и оставить ее врагам. Но финансовые трудности были не единственными. Примерно в 435 году ситуация в Европе начала изменяться. И до 454 года в ней господствовали гунны.

До сих пор гунны помогали Аэцию вести войну против германцев. Он был другом гуннского короля Ругилы, который помог ему в 433 (436. — Ред.) году подчинить бургундов. Племенами гуннов управляли их вожди, но Ругала, судя по всему, объединил все племена в некую политическую общность и обосновался между Тисой и Дунаем. Соглашение, которое правительство Равенны заключило с Ругал ой, когда гунны ушли из Италии в 425 году после захвата узурпатора Иоанна, вероятно, включало пункт об оставлении гуннами паннонской провинции Валерия (Прибрежная Валерия), которую они занимали сорок пять лет. Но вскоре после этого была достигнута новая договоренность, по которой часть диоцеза Паннонии — очевидно, район в низовьях Савы, но не включающий Сирмий — был отдан им. Мы можем сделать вывод, что эта уступка была сделана Аэцием в обмен на помощь Ругилы в 433 (436. — Ред.) году.

Ругала умер вскоре после бургундской войны. Его преемниками стали его племянники Бледа и Аттила, сыновья Мундзука. Они были соправителями. На этом этапе исторического развития Бледа не сыграл заметной роли. В течение последующих двадцати лет ведущим актером на исторической сцене был Аттила, и его имя помнят до сих пор. Он не обладал привлекательной внешностью. Если верить греческому историку, его черты были «отмечены печатью его происхождения, а на портрете Аттилы ясно видны черты современного калмыка — большая голова, смуглое лицо, маленькие, глубоко посаженные глаза, плоский нос, несколько волосков вместо бороды, широкие плечи, непропорционально короткое квадратное тело, дышащее силой. Высокомерный вид и манеры короля гуннов выражали сознание его превосходства над всем остальным человечеством, он имел привычку яростно вращать глазами, словно хотел насладиться ужасом, который вселял».

Об Аттиле мы имеем более ясное представление, чем обо всех других германских королях, которые играли заметную роль в эпоху Великого переселения народов. Историк Приск, сопровождавший своего друга Максимина, посла к Аттиле, в 448 году и давший полный отчет об этом посольстве, нарисовал выразительный портрет монарха и описал его двор. История настолько интересна, что я приведу несколько отрывков из нее.

«Максимин убедительными просьбами заставил меня ехать вместе с ним. Мы пустились в путь в сопровождении варваров и приехали в Сердику (совр. столица Болгарии София. — Ред.), город, отстоящий от Константинополя на тринадцать дней пути для быстрого пешехода. Остановившись в этом городе, мы сочли правильным пригласить к столу Эдикона и бывших с ним варваров. Жители Сердики доставили нам баранов и быков, которых мы закололи. За обедом во время питья варвары превозносили Аттилу, а мы — своего государя. Вигила заметил, что не прилично сравнивать божество с человеком; что Аттила человек, а Феодосий божество. Гунны услышали эти слова и разволновались. Мы обратили речь к другим предметам и успокоили их гнев ласковым обхождением, а после обеда Максимин задобрил Эдикона и Ореста подарками — шелковыми одеждами и драгоценными каменьями… Когда мы прибыли в Наисс (совр. Ниш в Сербии. — Ред.), то нашли этот город безлюдным и разрушенным неприятелями. Лишь немногие жители, одержимые болезнями, укрывались в священных обителях. Мы остановились поодаль от реки, на чистом месте, а берега ее все были покрыты костями убитых. На другой день мы приехали к Агинфею, предводителю стоявших недалеко от Наисса иллирийских войск (magister militum per Illyricum), для объявления ему царского повеления и для получения от него пяти человек беглых, из числа семнадцати, о которых было упомянуто в письме к Аттиле. Мы вступили с ним в переговоры и объявили ему, чтоб он выдал гуннам пятерых перебежчиков. Агинфей выдал нам беглых, обратившись к ним с ласковыми словами. На следующий день мы вышли из Наисса в направлении к реке Дунай. Мы вступили в местность, осененную деревьями, где река образовала много излучин. Здесь, на рассвете, когда мы думали, что идем к западу, представилось глазам нашим восходящее солнце. Многие из наших спутников, не знавшие положения места, вскрикнули от удивления, — как будто бы солнце шло против обыкновенного течения своего и представляло явление, противное естественному! Но по причине неровности места та часть дороги обращена была к востоку. Пройдя это трудное место, мы вышли на равнину, которая была болотиста. Здесь перевозчики из варваров приняли нас на лодки, которые выдалбливаются ими из срубленного леса. Они перевезли нас через реку. Эти челноки не для нас были приготовлены. На них были перевезены попавшиеся нам на дороге множество варваров, потому что Аттила хотел переехать в римскую землю, как будто бы для того, чтоб охотиться. В самом же деле его намерения были враждебными, под тем предлогом, что не все беглецы были ему выданы. Переправившись через Дунай, мы ехали вместе с варварами около семидесяти стадиев и были принуждены остановиться на равнине, пока Эдикон и его товарищи не донесли Аттиле о нашем прибытии. Вместе с нами остановились и препровождавшие нас варвары. Поздно вечером, как мы стали ужинать, услышали топот скачущих в нашу сторону коней. Два скифа подъехали к нам и объявили приказ ехать к Аттиле. Мы просили их поужинать с нами. Они сошли с коней и ели с нами с удовольствием. На другой день они были нашими проводниками. К девяти часам дня мы прибыли к шатрам Аттилы: их было у него много. Мы хотели разбить свои шатры на одном холме; но попавшиеся нам навстречу варвары запретили это делать, говоря, что шатер Аттилы стоит на низменном месте. Мы остановились там, где нам было указано скифами…» (Затем было получено сообщение от Аттилы, который знал о характере посольства; в сообщении было сказано, что, если посланникам больше нечего ему сообщить, он их не примет, и они с неохотой стали готовиться к отъезду). «Уже мы вьючили скотину и хотели, по необходимости, пуститься в путь ночью, как пришли к нам некоторые скифы с объявлением, что Аттила приказывает нам остановиться по причине ночного времени. К тому же месту пришли другие скифы с присланными к нам Аттилою речными рыбами и быком. Поужинав, мы легли спать. Когда рассвело, мы еще надеялись, что получим от варвара какой-нибудь кроткий и снисходительный отзыв, но он прислал опять тех же людей с приказом удалиться, если мы не можем сказать ничего другого, кроме того, что ему было уже известно. Не дав на то никакого ответа, мы готовились к отъезду; между тем Вигила спорил с нами, утверждая, что нам надлежало объявить, что у нас было что еще сказать Аттиле. Видя Максимина в большом унынии, я взял с собою Рустикия, который знал скифский язык, и вместе с ним пошел к Скотте. Рустикий приехал в Скифию вместе с нами. Он не был причислен к нашему посольству, но имел какое-то дело с Констанцием, который был родом из Италии и который Аэцием, полководцем западных римлян, прислан был к Аттиле в письмоводители. Я и пошел с ним к Скотте, потому что Онигисий был тогда в отсутствии. Приветствовав Скотту через Рустикия, которого я употребил вместо переводчика, я объявил ему, что он получит много подарков от Максимина, если доставит ему средство представиться Аттиле; что посольство Максимина будет полезно не только римлянам и гуннам, но и самому Онигисию, ибо император желает, чтоб Онигисий был отправлен к нему посланником для разрешения возникших между римлянами и гуннами споров и что, по приезде в Константинополь, он получит богатейшие подарки. Я говорил притом Скотте, что в отсутствие Онигисия он должен оказать свое содействие нам, или, лучше сказать, брату своему, в таком добром деле; что, как мне было известно по слухам, Аттила слушается и его советов, но что я не мог полагаться на одни слухи, если и на опыте не узнаю, какую силу имеет он при своем государе. Скотта сел на коня, поскакал к шатру Аттилы. Я возвратился к Максимину, который вместе с Вигилою был в крайнем беспокойстве и унынии, и пересказал ему разговор мой со Скоттою и полученный от него ответ. Я советовал Максимину приготовить подарки для представления их варвару и подумать о том, что нужно будет ему говорить. Услышав это, Максимин и Вигила, лежавшие на траве, вскочили на ноги, похвалили мой поступок и отозвали своих людей, которые пустились уже было в путь с вьючными животными. Максимин и Вигила рассуждали между собою о том, как приветствовать Аттилу и как поднести ему подарки от себя и от царя. В то самое время, когда они о том заботились, Аттила призвал нас к себе через Скотту. Мы вошли в его шатер, охраняемый многочисленною толпою варваров. Аттила сидел на деревянной скамье. Мы стали несколько поодаль, а Максимин, подойдя к варвару, приветствовал его. Он вручил ему царские грамоты и сказал, что царь желает здоровья ему и всем его домашним».