Где живет моя любовь - Чарльз Мартин

Все мусорные кучи, придававшие расстилавшемуся чуть ниже пейзажу неповторимое своеобразие, куда-то исчезли. Нигде, насколько хватал глаз, не было ни намека на груды обломков, если не считать еще дымившегося кострища у подножия холма в полутора сотнях ярдов от меня. Все остальное пространство выглядело просто безупречно – земля выровнена, обломки асфальта и бетона тщательнейшим образом собраны и вывезены, трава скошена. И не просто скошена – судя по всему, ее сгребли и тоже увезли в неизвестном направлении, так что из земли не торчало ни былинки, одна жесткая сухая стерня.

Только потом я заметил: все, что могло быть покрашено (включая уцелевшие киноэкраны), было покрашено и теперь сверкало блестящей белой эмалью. Кроме того, экранов на площадке снова было три. Кто, как и когда восстановил два из них (один из них был повален ветром, второй сгорел), я не мог себе и представить. На всех трех парковочных площадках, расходившихся звездой от центральной проекторной, были тщательно восстановлены столбы с громкоговорителями, и к ним тянулись новенькие провода. Сама проекторная при ближайшем рассмотрении тоже оказалась отремонтирована и приведена в порядок. Когда же я поднялся по лестнице в фильмохранилище – «кинотеку», как называл ее Брайс, – я обнаружил, что несколько сотен катушек с пленкой, которые раньше как попало валялись на полу, были теперь тщательно смотаны, убраны в металлические коробки с ярлычками и расставлены в алфавитном порядке на новеньких стеллажах.

Рядом с трейлером Брайса я увидел бельевую веревку, натянутую между двумя семифутовыми столбами, стоявшими футах в сорока друг от друга. На веревке сушилось четыре комплекта полевого камуфлированного обмундирования, три пары отбеленных трусов-боксеров и три пары носков без пятки. Каждый предмет был аккуратно расправлен и удерживался двумя бельевыми прищепками, так что на ткани не было ни морщинки. От одежды ощутимо пахло стиральным порошком. На крыльце трейлера стояли высокие армейские ботинки, сверкавшие, словно полированный прилавок из черного гранита.

Дверь трейлера была не заперта, и я вошел. С порога мне в нос ударил запах хлорного отбеливателя и очистителя «Пайнсол». Пол сверкал так, что с него можно было есть. У запасного выхода снаружи трейлера стояло перевернутое пластмассовое ведро и прислоненная к обшивке швабра. Со швабры уже не текло, но губка была еще влажной.

Открыв от удивления рот, я тщательно обследовал трейлер. Постель Брайса была заправлена, что удивило меня вдвойне, так как на матрасе, которым обычно пользовался мой приятель, простыней я не видел еще никогда. В ванной комнате висели на крючках белоснежные полотенца, зубная щетка стояла в пластмассовом стакане, колпачок на тюбик зубной пасты был плотно завинчен, а нижний конец тюбика был аккуратно закручен с помощью специального приспособления. В чулане тоже царил такой образцовый порядок, что им могла бы гордиться сама Марта Стюарт.

Но главный сюрприз ожидал меня в кухонном отделении трейлера. Все здесь было новым, с иголочки: сверкали кастрюли и ковши, пол был покрыт свежим линолеумом, над плиткой появилась вытяжка, у обеденной стойки выстроились в ряд табуреты с мягким, обтянутым кожей сиденьем. Тарелки и столовые приборы тоже были новенькими. И все же было заметно, что кухней пользуются – или собираются пользоваться.

Я покачал головой и, немного переведя дух, заглянул в холодильник. Здесь меня ждало еще одно потрясение. Во-первых, в холодильнике лежали продукты. Настоящие продукты, а не полуфабрикаты: овощи, яйца, свежее молоко, апельсиновый сок, замороженная рыба, половинка цыпленка, бутылки питьевой воды и «Гейторейда»[13]. Во-вторых, и, пожалуй, в-главных, в холодильнике не было ни намека на пиво! Больше того, вновь выйдя из трейлера на улицу, я убедился, что и в мусорных контейнерах, выстроившихся в ряд у задней стены, нет ни одной пустой пивной банки.

Отсутствие в холодильнике каких-либо следов пива так и било в глаза, однако еще труднее было не заметить исчезновение волынки и килта. На специальной стойке, где они обычно висели, было пусто. Я обшарил весь трейлер, заглядывал за двери, смотрел под кроватью и в шкафу с одеждой, но тщетно. Вещи, без которых я просто не представлял себе Брайса, исчезли.

В конце концов я снова оказался на заднем крыльце. Что могло случиться с моим другом, гадал я, но не находил ответа. И тут я вдруг заметил хорошо утоптанную тропинку, которой не было раньше. Она начиналась от крыльца и терялась в лесу на дальнем склоне холма, на котором размещался кинотеатр. По-видимому, Брайс проложил эту тропу в последние несколько недель, но куда он по ней ходил, я понятия не имел.

Почесывая в затылке, я вернулся в трейлер и вдруг заметил на стене стеклянную рамку с фотографией, похожей на сделанный с высоты птичьего полета снимок какой-то местности. Присмотревшись внимательнее, я убедился, что это не один, а два снимка, сделанных действительно с большой высоты. На одном из них, покрывавшем площадь около тысячи квадратных ярдов, я опознал кинотеатр. На другом, больше похожем на спутниковую фотографию, был запечатлен значительно больший участок земли. Я не знаю, сколько в нем было квадратных миль, но мне показалось, что он представляет собой прямоугольник размером около двадцати миль в ширину и около тридцати миль в длину. Небольшое пятнышко в нижней части фото было кинотеатром для автомобилистов. Темная извилистая линия вверху была не чем иным, как рекой Сокхатчи. Между этими двумя ориентирами тянулись акры и акры болот и густых лесов, куда почти никто никогда не заглядывал. Даже завзятые охотники не рисковали заходить глубоко в болота. Это были заброшенные, гиблые земли, но если кто-то хотел, чтобы его не нашли, лучшего места и представить себе было невозможно. Правда, среди топей и лесов легко можно было заблудиться и даже погибнуть, так что неопытному человеку прятаться там было просто опасно, но за Брайса я не беспокоился. Пусть и с причудами, он был совсем не глуп, да и вьетнамское прошлое должно было его чему-то научить. Хотя бы просто не рисковать зря.

Спустившись с крыльца, я двинулся по обнаруженной мною тропинке к лесу – туда, где молодые сосны росли густо, как бобовые стебли. Примерно через сотню ярдов тропа вывела меня на поляну, где росло с дюжину гигантских – не менее шестидесяти футов высотой – виргинских дубов.

Поляна была достаточно большой, и ходить по ней было все равно что по «Звездному куполу»[14]. Земля под дубами тоже оказалась выровнена и засыпана опилками, которые образовали что-то вроде беговой дорожки. По периметру поляны были установлены какие-то сооружения, в которых я опознал полосу препятствий. Здесь были и старые автомобильные шины, сквозь которые нужно было проползать, и канаты, по которым нужно было карабкаться, и заполненные водой ямы с натянутой над ними проволокой, и деревянные стены, через которые нужно было перебираться, и высокие башни, на которые нужно было карабкаться по специальным веревкам. Полоса препятствия показалась мне очень сложной – я, во всяком случае, вовсе не был уверен, что смог бы пройти ее до конца, не говоря уже о том, чтобы уложиться в норматив.