Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей

лицу. – Ты хорошо питаешься?

– Хорошо, просто отлично, – со смехом ответила Скарлетт и помахала перед камерой картонной коробочкой с рисовой лапшой. Потом подцепила лапшу палочками и отправила в рот.

Я закатила глаза.

– Может, начнешь нормально готовить вместо того, чтобы пихать в себя разный фастфуд?

– Нет времени, я работаю денно и нощно.

– Над чем?

– Над альбомом! А еще я нашла постоянную работу в баре, который находится в одном из крутых районов Манхэттена. Буду петь там по средам, правда, репертуар выбираю не я, и он дерьмовый. Но зато там платят триста баксов за ночь…

– Здорово…

– Кроме того, бар набирает популярность. Может, там я встречу кого-нибудь, кто… ну, ты знаешь…

– Как понимаю, у тебя все хорошо?

На самом деле я мало что понимаю. Эшли и Дакота убеждены, что Скарлетт портит себе жизнь этой своей одержимостью музыкой и что я должна заставить ее отказаться от детской мечты. Честно говоря, я не знаю, как быть. Скарлетт намотала лапшу на палочки с ловкостью, наводящей на мысль, что она – завсегдатай китайского ресторанчика, над которым живет.

– Да-да, все прекрасно… Я кое с кем встречаюсь.

– Давно? Как его зовут?

– Уже три недели. Его зовут Алехандро, он испанец…

Скарлетт встречается с парнями с пятнадцати лет.

Впрочем, встречается – не совсем верное слово. Тусуется, проводит несколько ночей в их постели, а потом бросает, чтобы любой ценой избежать отношений, которые будут длиться дольше нескольких дней. Поэтому мне совсем необязательно запоминать этого Алехандро, у которого, к несчастью для него, скоро выйдет срок годности.

– Ты не поверишь! – вдруг воскликнула Скарлетт. – Я завела котенка!

– Котенка? Правда?

Она поставила перед камерой рыженького котенка и потерлась щекой о его мягкую шерстку. Котенок замурлыкал. Лицо Скарлетт осветила улыбка подлинного счастья, и на мгновение мне вспомнилась маленькая девочка из Квинстауна, которой она некогда была.

– Его зовут Дэвид Боуи.

– А вот я никогда не заведу кота.

– Не говори так! Если я умру, тебе придется взять Дэвида себе.

– Ты не умрешь.

– Умру, в двадцать семь лет. Как Курт Кобейн и любая другая уважающая себя рок-звезда. У меня все распланировано.

Скарлетт выглядела очень серьезной и искренне переживала за судьбу Дэвида Боуи, поэтому я торжественно пообещала позаботиться о котенке после ее смерти. Она вздохнула с таким облегчением, что я не осмелилась сказать, что котенок проживет меньше, чем она, что котенок – обуза, которую нельзя бросить через три дня, как беднягу Алехандро.

– Как работа?

– Ты про работу в кафе «Уай»? Я уволилась, – ответила Скарлетт с набитым ртом.

– Господи Боже! Почему?

– Потому что работа официанткой убивала мой творческий потенциал. Мои последние песни, они… – Скарлетт нахмурилась и посмотрела прямо в камеру, словно подбирая слова. – Все демо-песни, которые я записала… В них нет души. Думаю, на этот раз я сделаю все правильно. Я должна выложиться по полной.

Я растерялась. Скарлетт проработала в кафе «Уай» почти два года, там у нее был гибкий график, дававший возможность заниматься музыкой, и приличная зарплата, позволявшая снимать комнату в Бруклине, а не бродяжничать или ломиться к маме, которая больше не желала ее принимать. А теперь Скарлетт бросила эту стабильную работу, чтобы посвятить все время написанию альбома. Я буквально слышала, как Оливер толкает речь о незрелости моей сестры и ее полном непонимании реальности, а в заключение говорит, что не будет содержать ее, когда она останется без крыши над головой.

– Зря ты уволилась, – вздохнула я. – Чем ты собираешься платить за аренду?

– Ах да… Я сейчас на мели, поэтому хотела спросить, сможешь ли ты одолжить мне немного денег? – спросила Скарлетт, нацепив на лицо свою фирменную улыбку Джулии Робертс и захлопав ресницами.

Обычно я соглашаюсь. Я зарабатываю достаточно, чтобы помочь своей сестре в сложную минуту, но я была уставшей и расстроенной, а Скарлетт три недели не подавала признаков жизни.

– Послушай, Оливер уже злится, что я даю тебе деньги. Мы собираемся завести ребенка, и нам нельзя тратить сбережения направо и налево.

– Но я все тебе верну, когда…

– Когда разбогатеешь, да, знаю. Проблема в том, что я годами это слышу и годами перевожу тебе деньги. Мне нелегко убедить мужа, что однажды ты и правда все нам вернешь. – Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не разговариваю так со Скарлетт. Может, я устала, а может, все дело в мозгоправе, которая довела меня до трясучки… – Я продолжила: – Знаешь, что сегодня сказала мой психотерапевт?

Скарлетт закатила глаза:

– Тебе не нужен психотерапевт, Алиса! Не понимаю, почему ты идешь у Оливера на поводу…

– Она сказала, – перебила я, – возможно, я не беременею потому, что подсознательно боюсь тебя предать и боюсь, что ты почувствуешь себя брошенной.

Тишина. Скарлетт нахмурилась и положила палочки в картонную коробочку.

– Почему ты говоришь обо мне со своим психотерапевтом?

– Вопрос в другом! Почему ты три недели не давала о себе знать, а теперь объявилась и первым же делом просишь деньги?

Скарлетт сникла, но я не обратила внимания. У меня из головы не шла мысль о том, что, возможно, это она во всем виновата. Или не во всем, но в этих зависимых отношениях. Я вынуждена заботиться о Скарлетт – потому что мама поставила на ней крест и потому что Скарлетт не может позаботиться о себе сама.

– Сколько еще продлится это ребячество, Скарлетт? Сколько ты собираешься тратить жизнь на погоню за мечтой? Сколько мне придется заботиться о тебе, а не о своей семье?

– Хорошо, Алиса, – с обезоруживающим спокойствием ответила Скарлетт. – Не думала, что я для тебя такая обуза. Я больше не буду просить у тебя денег. Сама справлюсь.

Я почувствовала, что причинила ей боль, и тут же пошла на попятную:

– Дело не в деньгах, Скарлетт. Речь о твоей жизни. Тебе следует задуматься о реальных вещах, заняться карьерой, завести семью… Если бы тебе было суждено стать рок-звездой, ты бы уже ею стала! Тебе уже не двенадцать, ты больше не можешь позволить себе вести себя инфантильно. Где твои амбиции?

– Амбиции? – недоверчиво переспросила Скарлетт, и в ее карих глазах промелькнул гнев. – Кто бы говорил про амбиции! Все, чего ты хочешь – это быть послушной женушкой, потакать капризам мужа и производить на свет отпрысков. Я бы не назвала это амбициями! И я играю не рок, а панк!

– То, что Оливер – один из немногих, кто не поддался твоим чарам, не дает тебе права говорить о нем гадости! Вот подумай. Станешь ли ты счастливой, если завтра проснешься Джоан Джетт?

– Кто дал тебе право осуждать мои амбиции только потому, что они отличаются от твоих? Я годами шла к своей мечте! Я делаю все возможное, жертвую всем возможным, чтобы достичь целей. Не говори, что я – безответственный ребенок только потому, что так думает Оливер! Он родился с серебряной ложкой во рту и никогда не прилагал усилий, чтобы чего-то добиться самостоятельно!

После этих слов я вспыхнула как спичка – и до бочки с порохом было рукой подать:

– Представь себе, не ты одна пытаешься достичь своих целей! Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела! Все вокруг беременеют, все – но не я! Я тоже годами шла к мечте, которая куда важнее твоего бряцания на гитаре! Но тебе плевать, потому что ты думаешь только о себе!

Лицо Скарлетт словно окаменело. Она позволила мне выговориться и молчала, пока слова сами слетали с моих губ. Хуже всего то, что я знаю: Скарлетт очень талантлива. Но после слов психотерапевта мне вспомнилось все, что мама с Оливером когда-либо говорили о моей сестре. Когда я наконец закончила, Скарлетт спокойно сказала:

– Я больше не буду занимать у тебя деньги, но знай: я бы никогда ни о чем не попросила, если бы знала, что тебе придется идти на жертвы. И не переиначивай правду: мне не плевать на твои проблемы. Просто ты не хочешь слышать советов и расстраиваешься, когда мы обсуждаем твою не-беременность.

– Неправда!

– Хорошо. Вообще-то я немного изучила эту тему, потому что мне больно из-за того, что с тобой происходит. Я читала о бесплодии и проблемах с зачатием, и меня удивляет, что вы с Оливером никогда не прибегали к медицинской помощи… Есть же искусственное оплодотворение… Ты никогда даже