Роман с мертвой девушкой - Андрей Яхонтов

— Неужели урод пропустит красавца (а уродка — красавицу) вперед? Уступит ей в чем-нибудь? Тогда это будут неполноценные урод и уродка. К таким надо присмотреться. В них — изъян. Брачок. Пока не явный, не очевидный, но червоточина есть. От подобных надо избавляться. Дурную траву — с поля вон!

Распоряжались:

— Не сметь снижать планку! Требования к недомерочности и ублюдочности наших сестер и братьев и обслуживающего персонала остаются неколебимыми!

Безжалостно отсеивали не прошедших испытаний. Награждали и славили проявивших старание и доказавших верность. Выставляли блокпосты охраны и защиты добытых завоеваний. Высылали группы мстителей.

Если ночью на одинокого прохожего налетают и калечат (а то и убивают), неужели нападение случайно? Только наивному так покажется. Конечно, это попытка объединенных сил зла — изничтожить, извести тех, кто не блюдет вандальный кодекс. Не состоит в шайке.

На войне бомбы и мины рвут в клочья человеческую плоть, пули раскалывают черепа и дырявят сердца… Не есть ли эти курьерши, приносительницы смертей и увечий — посыльные все того же Его Величества Безобразного?

В мирной, внешне безмятежной жизни апологеты хаоса учиняли конкурсы: на самый выдающийся скрипичный концерт, на самую зрелую пьесу, на самый забористый сценарий — заранее зная, кому отдадут первенство (и причитающиеся гостинцы). Награждали тех, кого числили в доску своими: близких по духу и внешним признакам претендентов. Лучшего актера и актрису выбирали, исходя из их весовых данных: чем одышливее, тучнее и неохватнее (не меньше центнера) или минимальнее и засушеннее — тем лучше (смак да только!), особо учитывалась силиконовая составляющая. Литературных протуберанцев определяли по количеству экранизаций (желательно Баскервилевым) и допущенных опечаток в книгах (предпочтительнее — с предисловиями Свободина). Приз за лучший пейзаж и натюрморт предусматривал обязательное запечатление окурков (в натуральную величину и не меньше сотни) и пустых бутылок (не меньше дюжины). Победители, назначенные таковыми задолго до голосования и подведения итогов, были обречены на последующие триумфы. (Странно, никто не додумался печатать пропуска с указанием: «Бездарен и отвратителен, доступ в Храм Искусства беспрепятственный»). Малкам липового успеха вменялось в обязанность, помимо козыряния незаслуженными привилегиями и бряцанием множественными регалиями, еще и мародерствовать: тырить у отметенных на обочину и поверженных соперников — идеи и замыслы. Наделенные воровскими полномочиями ловчилы не гнушались вспомогательным промыслом, оправдывая свою всеядность просто — обобранный талант может придумать и наплодить еще бездну оригинального, а что может выдавить из себя зажравшийся трутень и жухала? Обчищенному к тому же никогда не удавалось доказать факт плагиата, лучшие адвокаты и юристы состояли на службе у повелителей ситуации. Если власть и командные высоты захватила слаженная бригада — разве против нее попрешь? Случалось, привечаемое бездарное совсем не лезло ни в какие ворога, но его все равно протаскивали и объявляли — горней накипью воспарившего духа, целебным гноем праведнических стигматов и причисляли к списку мировых свершений, осыпали дензнаками и окружали поклонением. За последовательность в упрочении гипербесстыдства инициаторов гремучих поползновений нельзя было не уважать. И не опасаться. Ставка на союз с посредственностью и ее успеха охолаживали самых горячих и непокорных. И они пятились под натиском всесильных мятежников. Отступали в аутсайдерские тылы.

Победители нескрываемо ликовали:

— И не просекут манерные куколки и томные плейбои: почему их одолеваем! Вроде бы эти консерваторы делают правильно: мыслят правильно, поступают честно, и успех должен быть им обеспечен и предопределен по праву внешнего конформизма… Ан нет, не получается. Невдомек заумным «обаяшкам», «очаровашкам» и «талантишкам», что олицетворяют собой унылого Сальери с его картинно завитыми париками и схематичной музыкой, а мы — коллективное воплощение чумного Моцарта, бешеного карапуза Наполеона, одноглазых Потемкина и Кутузова, неупокоенного плешив-ца Ленина, этих отвязно непокорных и реквиемно бессмертных возмутителей спокойствия! Мы, как и они — бунтари, попирающие привычные правила и приличия, взрывающие устоявшийся уклад, нагло вторгающиеся в размеренный, разлинованный быт. Кутузов взял, да и отдал Москву на растерзание и разграбление французам — и за это он герой! Потемкин приезжал на балы во дворец без панталон и в кальсонах и за это был любим царицей! Наполеон на пути к полководческой треуголке размазал пушечными ядрами тысячи своих сограждан и обожаем ими за это до сих пор! Заразим моцартовским и ленинским окаянным бешенством всех, продолжим и интенсифицируем курс равного, справедливого, квазимодовско-пропорциального представитсльства всего многообразия внешностей и градаций даровитости на авансцене истории — иначе вспаханная Вольфгангом Амадеем и Владимиром Ильичом грядка зарастет окультуренными гладиолусами и «анютиными глазками…» Покроется парниковыми вкраплениями мании рафинированности! Монолизовским и сократовским идолищам — нет! Безжалостно выполем однотипность из представлений о прекрасном и разумном! Да здравствуют бурьян и молокодающая тля!

Изощренной тактике спекуляций не было предела. Придумали и учредили Академию Возвышенных Устремлений, под широким пологом ее шатра (расшитого крупным, как свиные пятаки, бисером) — сзывали форумы, конгрессы, заседания, на этих празднествах вновь раздавали (опять-таки друг другу) почетные дипломы и грамоты, присваивали витиевато измышленные титулы, ранги, ордена. Сопровождали пышные церемонии шумными балами, широко освещали эти и подобные вселенские сборища, благодаря чему не стоящие выеденного яйца (даже без росписи Врубеля или Куинджи) события обретали планетарный размах и многодецибельный резонанс, а устроители и участники лажовых торжеств получали дополнительную возможность демонстрировать себя под новым сосусом и в оправе новой подливы. Наглецам и этого было мало. Им постоянно было мало. Всего мало. Мало было, что не сходили с подиумов и трибун, абонировали беспрепятственное право городить чушь и втюхивать свои виртуальные отражения в каждый дом. Избалованные нарциссы (то есть прошу прощения — репейники) хотели больше. И еще больше. В дополнение к имеющимся стереотипам самопрославления неистощимые на выдумку селф-мейд кумиры и кумирши излудили прилагавшееся к каждой из их личин тавро: «витрина страны» и, проштемпелевав им себя и соратников, соорудив из собственных анфасов и профилей статичные заставки, пихали их (в дополнение к подвижным эфирным копиям) в паузы между передачами и рекламными блоками, впиндюривали в газетные и журнальные клеточки кроссвордов. В стремлении тиражироваться и навяливаться в менторы еще неистовее, позеры узаконили систему «перекрестного опыления», то есть приглашения в передачи «свояков» — будто на чайные посиделки к себе домой: хапуга-транспортник звал в «Педагогику на грани» пузатую диетологиню, а она приглашала его в «Не боясь греха», тот и другой влекли в болтологические шари-вари поэта-инфекциониста, а он всюду таскал за собой (и тискал) кривобокую балерину… Таким образом увеличивалось время гостевания в «ящике» до неограниченных пределов. При этом кукловоды зорко фильтровали лоток и никого постороннего на общее обозрение не пускали. Да никто уже не помнил и не мог представить, что бывают какие-то другие, помимо примелькавшихся до тошноты, чужаки.