Гадание на розах - Абигайль Кейси

Помолчали.

Кофе и плед согрели аспирантку.

А Тина Маквелл возобновила вербальную психотерапию.

— Хорошо, что сучка не взяла еще запасную обойму.

— Ти, ты, как всегда, права…

— Впрочем, Гло, недаром говорится: что ни делается — все к лучшему. Для меня, по крайней мере.

— К лучшему? Бог с тобой, Гло… Поясни толком.

— В общем, Брауну светит огромный штраф и даже, возможно, тюрьма.

— И ты решила исключить невезучего охранника из потенциальных женихов?

— Наоборот, Гло… Ему сейчас очень понадобится такая сильная и терпеливая супруга, как я. Тем более, племянница уже никогда не вернется в его дом.

— Ох, Ти, ты и циник… И за что я тебя только люблю… Ну, по крайней мере, надеюсь, что ты обеспечишь достойное хранение огнестрельного оружия.

Внезапно пошутив, Глория ощутила, как постепенно к ней возвращается былое состояние, но без эйфории, восторженности и нетерпеливого ожидания непременного счастья.

Тина Маквелл ответила, как всегда, язвительно:

— Гло, но ты, по-моему, единственная сорвала в этой трагедии джекпот. Повезло тебе. И жива осталась, и «познакомилась» с этим своим…

Глория грустно улыбнулась, разглядывая подол голубого платья, испорченный темными пятнами, и закончила за Тину:

— Мужчиной, достойным женщины из рода Дюбуа.

— Да уж… — усмехнулась Тина. — Ребята из экстренной помощи сказали, что этот неуклюжий медведь принял единственно правильное решение, свалив тебя на пол.

— Медведь?

— Ну да, русский медведь.

— Русский?

— Конечно, русский! — Тина Маквелл рассмеялась. — Ты же знаешь, что русских ни пуля, ни штык, ни атомная бомба не берут.

— Да, слышала… А тут и увидела.

— Но я лично считаю, что американец на месте русского поступил бы не так.

— Уточни.

— Американец не стал бы закрывать собой одну-единственную жертву.

— Почему?

— Американец кинулся бы на убийцу.

— Тонкое замечание.

— Русский спасал только тебя, а американец постарался бы обезоружить маленькую тварь.

Снова помолчали.

Кофе в термосе кончилось.

Тина Маквелл погрузилась в задумчивость, то ли рассчитывая шансы гипотетического американца уцелеть, то ли вспоминая, сколько полезных квадратных метров в доме Брауна.

Глория, поплотней закутавшись в плед, задала чрезвычайно глупый вопрос:

— Ти, а русского наградят?

— Чем?

— Ну не знаю… Медалью Конгресса, может быть…

— За спасение аспирантки — вряд ли. Ты же не Президент Соединенных Штатов.

— А жаль — он достоин самой высокой награды.

— Дурочка, лучшая награда ему — это ты!

— Сомневаюсь.

— Думаешь, он спас тебя из простого альтруизма?

— Ты намекаешь, что я все-таки ему понравилась в новом платье?

— Наверняка!

— А вдруг русский проявил элементарное мужество и благородство из-за своего характера, а не из-за моих голубых глаз?

— Это, Гло, теперь не имеет никакого значения. По крайней мере, у тебя будет хороший повод для близкого знакомства.

— А вдруг он совершил это, все-таки влюбившись, — хотя бы чуть-чуть, но влюбившись?

— Ну не знаю, это надо спрашивать не у меня.

Тина Маквелл обняла настрадавшуюся подругу.

— А у кого?

— Наверное, у них.

Хитро улыбаясь, Тина Маквелл ткнула пальцем в сторону купола.

— Пусть отчитаются за такой дикий и жуткий роман!

Шаловливые амуры виновато потупились.

Весь оставшийся день Тина Маквелл провела в аспирантском бунгало подруги.

Поила ее черным кофе по мексиканскому рецепту.

Кормила гамбургерами.

И несла разную чепуху о своих планах на будущее.

То сажала Брауна в одиночку, то на диету.

Мечтала вернуть ему шевелюру и тут же здравомысляще замечала, что на лысых никто не зарится.

Прикидывала, за сколько можно продать рассказ о злосчастной племяннице и сколько содрать за очередное телевизионное интервью будущего мужа.

Глория же пыталась уснуть, но боялась, что во сне повторится библиотечный кошмар.

А к транквилизаторам и прочей успокаивающей химии аспирантка в силу профессиональных знаний относилась с опаской и осторожностью.

Вечером утомленную подругу сменила бабушка.

Из усадьбы доставили три бутылки старинного вина, хрустальные фужеры и варенье из розовых лепестков.

Накрыв маленький столик, энергичная гранд-маман пристроилась на краешек постели.

— Так, деточка, розы-то оказались правы?

Бабушка поправила внучке подушку.

— Предсказали бойню… — Глория погладила фамильный медальон. — И то, что я уцелела.

— Да, деточка, да.

Бабушка поправила одеяло.

— Хорошо, что я отдала тебе фамильную реликвию.

— Да, оберег защитил не только меня. — Глория снова накрыла медальон ладонью. — Но и моего спасителя.

— Небо знает, что делает.

Бабушка налила в фужер красного вина.

— На-ка, деточка, выпей бургундского.

Внучка беспрекословно подчинилась.

— Помнишь, как дедушка любил это винцо?

— Еще бы.

Бабушка наполнила свой фужер.

— Кстати, о твоем спасителе…

— Хочешь выпить за его здоровье?

— Разумеется.

Бабушка, смакуя и не торопясь, осушила фужер до дна.

— Кстати, о твоем спасителе.

— Ба, ты уже это говорила.

— Прости, склероз.

— А не рановато?

— В самую пору. — Гранд-маман всегда спокойно относилась ко всем старческим изменениям. — Главное, чтобы артрита не было.

— И геморроя.

— Ну ладно, раз мы заговорили на медицинские темы, то я скажу тебе, что надо делать дальше.

— Ба, я не хочу к психотерапевту.

— Ты, детонька, в полном порядке. — Гранд-маман величаво прошлась по комнате. — Тем более что любовь — лучшее лекарство на свете.