Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

Потапа. Уж ежели мы всем Городищем натерпелись от её чудачеств, так почему мне ущерб не компенсировать? Почему ж я мезонину её и фонтанарии не могу гостям показать, да прибыль знатную получить?

— Да я говорить не буду, ибо лучше самому понять и на собственной шкуре прочувствовать, нежели советы, хоть и мудрые, выслушивать. — Домовик хитро блеснул глазёнками и глянул на солнце. — К дочери в гости сходи, в аккурат сейчас. В полдень обычно фонтанария запускается, ибо Еленушка на неё из мезонины любуется, чаи аглицкие гоняя. Вот назад вернёшься, а там и решишь, водить ли иноземцев на дочкин дом любоваться, али не водить. Ибо они шибко брезгливые бывают, хранцузы или саксы энти с англами. А уж о жителях земель Германских и вовсе говорить нечего, те на чистоте помешанные полностью, сразу всей народностью, ибо национальная черта такая.

— Интересно, на что это ты, Домовик, намекаешь? Уж не считаешь ли ты, что моя младшенькая чистотой пренебрегает? Уж дом у младшей дочери под все параметры и нормы иноземные попадает: там у неё и архитектура, и планировка, а сейчас ещё и садовый дизайн появился. Я вот всё гадаю, этот дизайн — он вообще кто такой? Может, иноземеца какого в парикмахеры пригласила?

— Ну — ну, иноземец о четырёх ногах, — скривился маленький собеседник, пряча в бороде ухмылку. — Зверь — то, ибо сказано — садовый. Натуральный зверь диковинный и есть, только прирученный.

— Да? — Заинтересованно воскликнул царь и, на минуту закрыв глаза, замер.

— Ты это пошто зенки — то захлопнул, ибо невежливо при разговоре взгляд прятать? — поинтересовался домовой.

— Да я зверя дизайна представить хотел, но видать лично взглянуть надобно, а то пищи для моей фантазии маловато, и потому воображение не включается.

— Да ты сходи, сходи, лично взгляни, — Домовик прыснул в ладошку. — Почитай, всё Городище ужо сходило и тем дизайном налюбовалось. Особливо он дружинникам нравится, ибо мужики они и коллективно, и по отдельности горячие. Прям драки устраивают, кому в денщиках ходить спорят!

— Что — то ты совсем меня запутал в интригах, и вправду пойду, посмотрю. Чем там меня Еленушка ещё подивит — порадует?

И царь, простившись с собеседником, поспешил прочь со двора.

— Ты рубаху — то чистую одень, — крикнул Домовик, останавливая царя. — неужто через весь город в грязной пойдёшь, ибо несолидно царю — то! — Царь Вавила остановился, хлопнул себя по лбу, да в терем кинулся — рубаху сменить, да корону от грязи отмыть. Там, пока сам в лохани вымылся, пока одёжу в порядок привёл, уж полдень наступил. Разодетый, при царской мантии горностаевой, в короне и со скипетром, торжественно вышел со двора и в гости направился — к дочери с официальным царским визитом. А домовой, отбросив в сторону валенок, упал тут же, на крыше, и ну хохотать! Домовые — они проказливые, подшутить над хозяевами любят, да созорничать. Беззлобно, но порой от их юмора плакать приходится, пока разберутся, что к чему и поймут: домашний хозяин решил пошалить.

Вавила до терема младшей дочери дошёл, а к калитке протиснуться не может — столько народу собралось! Весь забор облепили, и даже, кто полегче, на деревьях сидят.

— Да что там такое делается? Неужто, зверем любуются? А ну, пропустите царя и батюшку хозяев дома сего! — крикнул Вавила, и уже тише спросил:

— А дизайн энтот хорош?

— Хорош, царь — батюшка, ох как хорош! — воскликнул рослый лукоморец, пропуская царя к забору.

Протиснулся Вавила в калитку, во двор вошёл и подивился: вокруг фонтанария стоят мраморные статуи, мужского и женского полу.

— Воевода, Потап! — Гаркнул возмущённый царь. — Где ты? А ну, поди сюда!

— А он дома с женой ругается, — ответил царю молоденький дружинник, не сводя глаз с изваяний. — Ой, што деется, прям пыль до потолка стоит, как взъярился!

— Да тут кто угодно взъярится, — нахмурился царь.

— А я ничего, не ярюсь, — ответил парень, — напротив даже, радостно на сердце делается, как токма гляну.

Тут воевода из терема выбежал. Красный, гневные взгляды вокруг бросает. Дружинника будто ветром сдуло, испугался под горячую руку попасть. Потап — мужик большой, сильный. Ростом что сосна, плечами широк, в двери боком проходит, ручищами подковы гнёт и палицей, словно пёрышком машет. Такой, если по шее накостыляет, надолго запомнится.

Наблюдатели тоже от забора отлепились и по своим делам отправились. Тихо стало, слышно только, как сопит воевода, да недолго: следом Елена Прекрасная вылетела, вся в слезах, визжит, будто поросёнок резанный, слёзы крупным горохом по щекам катятся.

Вавила палец в ухо засунул, головой потряс, чтоб не оглохнуть, и говорит:

— Вот ты, Потап, умён, спокойного нраву, рассудительный, к тактикам да стратегиям талант имеешь врождённый — воеводами зря не назначают! В любой войне победитель, любому врагу отпор дашь, а вот родной жене слова супротив сказать не можешь? Вот почему так делается? Только Елена взглянёт на тебя обиженно, слезу к ресницам подвесит, да губки надует — тут сердце твоё смотрю и растаяло. Всё разрешаешь супруге своей, а она и не стесняется. Задумайся, Потапушка, над отношениями, это я тебе ответственно, как отец своей дочери заявляю. Иначе будет Еленушка из тебя верёвки бесконечные вить, как из меня вила до замужества.

Елена Прекрасная такое порой выдумывала, что муж за голову хватался, отец за сердце, а всё Городище со смеху падало, за животы держась.

— Да разве ж я могу отказать в чём жене любимой? Она ж визжать будет, не заткнёшь, не переслушаешь! — Воскликнул воевода, стараясь перекричать визг. — Еленушка, я ж разве против? Вот когда ты захотела фонтанарий во дворе устроить, тут же организовал диковину. Хотя и сам, и дружинники мои во двор с опаской выходить стали.

— А пошто с опаской — то? — удивился Вавила.

Тут фонтанарий зарычал, забулькал и выпустил струю белого цвета, высотой до самой крыши воеводиного дома.

— Прячься! — рыкнул Потап. В один миг он взбежал на крыльцо, сгрёб визжащую супругу и скрылся в сенях. А Вавила так и остался стоять, только и успел, что зажмуриться. Белая струя опала, забрызгав и двор, и царя. Царь — батюшка принюхался, густые комки с лица соскоблил, меж пальцами растёр, потом попробовал.

— Простокваша, — вздохнул он.

Тут хозяин из дома вышел.

— Дороха! А ну скажи, шельмец, зачем фонтанарию включил?! — зарычал воевода, вертя головой. — Где ты, супостат малолетний?..

— Так ведь полдень ужо, — с крыши показалась голова недавнего дружинника. — Ваша хозяйка распорядилась, для услаждения взора во время чаепитиев включать!

— Ты уж не серчай, царь, у нас таки казусы что ни день,