Три женщины в городском пейзаже - Мария Метлицкая

Пошарив под дверным ковриком, Лена вытащила ключи. Вошли в дом, в котором неожиданно оказалось тепло – не то чтобы жарко, но вполне терпимо.

– АГВ, – объяснила хозяйка, – газовое отопление. Сейчас прибавим. Это, уезжая, мы оставляем на минимуме. Пока не разувайтесь! – выкрикнула из глубин дома она.

Щелкнул выключатель, и комната осветилась. Да уж, удивился Туров, совсем не дачная обстановка. Вернее, не такая, к какой он привык. А привык он к свезенному из города за ненадобностью старью – покалеченным стульям, шаткому столу, под ножкой которого непременно лежал деревянный брусок или плотно сложенная газета. К выцветшим заштопанным занавескам, к посуде с отбитыми краями, старым кастрюлям и сковородкам, к застиранным почти до прозрачности полотенцам – ко всему, что в городе отслужило, а здесь, на даче, еще вполне может послужить. И к этим старым и ветхим, но таким знакомым вещам все привыкли и не замечают их ветхости. Эти вещи были привычными и родными. Нет, мама, конечно, сетовала, что надо бы заменить чайный сервиз и сковородки, но как-то пока обходились. Все равно было уютно и чисто, и их все устраивало. Кстати, у всех дачных соседей было абсолютно так же – вещи, свезенные из городских квартир и захламленных балконов.

Здесь было по-другому: добротная деревянная, явно импортная мебель – такую не грех поставить и в городской квартире. Тяжелые шторы с витиеватыми цветами, красивая люстра с оранжевыми плафонами, ковер на полу. В углу, у окна, камин. Ничего себе. На кухне – белый гарнитур, белые стулья, стол под синей скатертью, синяя ваза с сухоцветом. Вернулась хозяйка, объявив, что через час будет не просто тепло – жарко. И принялись искать припасы.

Они нашлись – овальная банка ветчины, две банки сайры, банка балтийских шпрот и банка частика в томате, а еще банка маринованных огурцов, баночка незнакомых Турову маслин, макароны, вермишель, рис, пшено.

– Ничего себе! – опешил Градов. – У нас такое только на праздники!

– Что ты, – усмехнулась Лена, – это мелочи. Бабка обожает запасы. Да и после заказов накапливается. Только здесь держать боится – воруют. Боится не за продукты. Вдруг нажрутся и дом подожгут? Это ее пунктик – у них дом сгорел, когда она была маленькой. Боится пожаров и мышей, тоже пунктик – даже странно, что крупы оставила. Забыла, наверное. Так что, Вова, это не запасы, это фигня.

Сварили макароны, открыли консервы. Накрыли стол. Вернее, накрыли Туров с Градовым – Лена боролась с камином. Сырые дрова отчаянно сопротивлялись, но, чертыхаясь, она не сдавалась. И правда – через час в доме стало не просто тепло, стало жарко. Скинули куртки и обувь. А за окном разыгралась настоящая сказочная вьюга – из каминной трубы раздавались завывания, и окна залепил густой мокрый снег.

Лена взялась за глинтвейн – запахло пряностями, душистым перцем, корицей, гвоздикой. На кухне витал острый и пряный пар. Запах сшибал с ног, казалось, можно опьянеть уже от него. Достав высокие стаканы, Лена разлила в них глинтвейн. Через полчаса запарились и открыли окно, и свежий морозный воздух радостно ворвался в дом.

Как было вкусно – Турову казалось, что так вкусно он никогда не ел! Макароны с ветчиной! Частик в томате! Он быстро опьянел и понес какую-то чушь, понимая, что выглядит смешно и нелепо. Но ему было весело, как никогда. Весело и абсолютно все равно, как он выглядит.

Градов сломался быстрее всех – еле дополз до дивана и тут же вырубился, захрапел.

Лена смотрела на Турова с нескрываемой насмешкой. Но, как ему показалось, с насмешкой доброй.

– Ну что? Спатеньки? Вслед за дружком? – Она кивнула на Градова.

– Что ты! – храбрился Туров. – Ни в одном глазу! Вообще спать не хочется! Может, пойдем погуляем?

Кружилась голова – от свежего воздуха, от съеденного и выпитого, от запаха горящих в камине дров, от Лениного присутствия. Оттого, что она сидела напротив, на расстоянии вытянутой руки. Такая близкая и – недоступная. Недоступная, как другая планета.

– А правда, пойдем на улицу, – подумав, сказала она. – Или все-таки спать?

– Конечно, на улицу! – несказанно обрадовался Туров и шустро надел ботинки и куртку.

Куда угодно. Только с ней. Вместе. Рядом. И – навсегда.

Уже тогда, в тот первый день, на даче в Снегирях, он понял, что это серьезно. Она – его женщина, и он ради нее готов на все.

На улице, как ни странно, было тепло. Метель успокоилась, снег лег ровно и гладко, освещая темные елки, забор и крыльцо, ярко светила луна. И сам дом, занесенный почти по окна снегом, казался игрушечным, сказочным. Да и все остальное, что сейчас с ним происходило, казалось ему абсолютно неправдоподобным и сказочным.

Они закурили, он увидел, что она поежилась, повела плечами, и тут же набросил ей на плечи свою куртку.

– Красота, а? Сто лет не был за городом.

Лена посмотрела на него странным, отстраненным взглядом, но ничего не сказала. Кажется, она усмехнулась. Или ему показалось? Он так и не понял.

Он всегда плохо ее понимал. Вернее, так – она была из тех женщин-загадок, в голову которых невозможно было влезть. Позже, узнав ее лучше, он часто ловил себя на мысли, что рядом с ней он – щенок. Глупый сопливый мальчишка, в меру избалованный, в меру капризный. И уж точно ничего не знающий про жизнь.

Забросив подальше окурок, она пошла в дом. Напоследок, глубоко вдохнув влажный ароматный воздух, Туров поплелся следом за ней.

На диване, раскинув длиннющие руки и ноги, все так же беззастенчиво храпел и сопел Градов.

– О господи, – вздохнула Лена и посмотрела на Турова: – Ну что? Баиньки?

Туров развел руками: дескать, а что делать? Баиньки так баиньки, но вообще-то…

Лена ничего не ответила.

По скрипучей лестнице они поднялись на второй этаж. Три двери. На одну из них Лена кивнула:

– Тебе туда. Белье и подушки в шкафу. Короче, устроишься. – И, не попрощавшись, ушла в свою комнату.

В комнате, которую она определила для Турова, было довольно прохладно. Глянул в окно – чернота. Луна скрылась за облаками, и окрестности утонули в полной темноте.

Он достал из шкафа подушку, толстое и колючее одеяло, вспомнив, что и у них было такое – мама называла его верблюжьим. Он его ненавидел – одеяло сильно кололось, и никакой пододеяльник от этого не спасал. Нашлась и простынка, и наволочка, но он лег в одежде – было так зябко, что раздеваться совсем не хотелось. И тут же уснул. Но вскоре проснулся, замерз. Натянув на себя колючее одеяло, закрыл глаза. На часах было почти четыре. Проспал он немного, часа полтора. Довольно быстро согрелся, но сна, увы, как не бывало.

Туров думал о Лене. Она совсем рядом, за тонкой деревянной стеной, и наверняка крепко спит. А почему нет? Это он, дурак, влюбился и теперь, как все влюбленные, обречен на страдания. Что делать? Скоро утро, все проснутся и засобираются в Москву. И что будет дальше? А вдруг она не захочет оставить свой телефон? Просить у Града? Не хочется… А если вообще у нее есть парень и там все серьезно? Нет, вряд ли. Если бы был парень, вряд ли она одна пошла бы на концерт, а потом поехала с ними на дачу. Поссорились? А что, запросто. Надо все выведать у Града. Да, точно. И к тому же он страшно хотел пить. И еще в туалет.