Три женщины в городском пейзаже - Мария Метлицкая

Но это я поняла позже, спустя много лет. А тогда, в детстве и в юности, уверенно считала, что во всем виновата мать. Мать, а не отец. Папа – хороший. Это мать так себе. А виноват-то был он, отец! Именно он сломал четыре жизни – свою, мамину, Зоину, ну и мою! И все мы были по-своему несчастны.

А мать была неплохой. Ничего особенного от отца не требовала. А могла, другая на ее месте воспользовалась бы ситуацией. Если что-то просила, то только для меня. Но без размаха, ты знаешь, только самое необходимое. Она просто ждала. Всегда ждала, каждый день, каждый час! Спала на металлических бигуди – а вдруг завтра? Вдруг заедет, заскочит? Прислушивалась к лифту, стуку подъездной двери. А как бежала на телефонный звонок! Перед самым отъездом соседка мне рассказала, что у матери был ухажер. Ну как ухажер – так, поклонник, но она ему здорово нравилась. Инженер из местного ЖЭКа, разведенный, приличный такой, непьющий. Жил в однокомнатной отдельной квартире – чем не жених? Я, кстати, потом его вспомнила – лысоватый такой дядечка в коричневых сандалиях в дырочку.

Однажды встретились мы во дворе – я с матерью и он. Помню, что все повторял: «Валентина Павловна, Валентина Павловна!» А я дергала мать за руку, торопила, мол, пойдем. Кажется, мы ехали в зоопарк. Я спросила:

– А кто этот дядя?

Мать засмеялась и махнула рукой:

– Да ну его! Тоже мне, кавалер!

Соседка рассказала, что этот инженер даже приходил к матери в гости. Я этого не помню, наверное, меня не было дома. Пришел нарядный, в костюме, с букетом цветов – может, свататься?

– И что, – хмыкнула Катя, – не склалось?

– Ну да, не склалось. А наверное, зря. Вышла бы замуж, избавилась от своих комплексов, утерла бы нос папаше и Зое. Может, и прожила бы нормальную женскую жизнь – кто знает? Но инженер был отправлен в отставку. Выходит, сильно любила отца… Помнишь, Кать, как сказала Цветаева? «Дети сначала любят, потом судят, а потом жалеют родителей». Вот так было и у меня. Правда, жалеть ее я начала поздновато, если не сказать, что совсем поздно.

Правда, Галку она мне вырастила, хотя и с ней скандалили дни напролет. Но здесь моя вина. Галка видела, как мы с матерью цапаемся. А ребенок, как понимаешь, во всем ориентируется моментально. И что в сухом остатке, Катька? Каков итог?

– Жизнь, Саня! – задумчиво отозвалась Катя. – Обычная жизнь.

– Ну да, все так. Выходит, Кать, что я не самая лучшая дочь. Хорошо еще, что Гальперин ее жалел и хорошо к ней относился. Все про нее понимал, но ни разу ни одного грубого слова не сказал. Знаешь, как я ему за это благодарна! Прихожу теперь к ней на могилу и разговариваю с ней, как никогда не разговаривала. Рассказываю ей про свои дела. Про Галку, про работу. Про то, что болит. Про все свои печали. И знаешь, отпускает.

– Брось себя жрать! – Катерина махнула рукой. – Пустое это дело. Ну да, рассказываешь. А она молчит. А ты представь, если бы ответила. Что бы она тебе сказала? Ну и твоя реакция! Ни в чем ты, подруга, не виновата – так сложилось, ты-то при чем? Такое вот детство они тебе соорудили. Именно они, а не ты, Сашка! Да и вообще, что теперь-то искать виноватых? Основных действующих лиц этой драмы давно нет на этом свете.

– Трагикомедии, Кать! – поправила Саша. – И еще, Кать! Ты уж прости, что гружу! Понесло меня, подруга, сегодня – это я про отца… Вот думаю: какая я дрянь! За столько лет и не доехать до этой Сибири. За столько лет, Катька! Ведь каждый год обещаю себе: все, в следующем году – обязательно! Через Москву или прямым, все равно! Но доеду, доберусь! А там – сяду на скамеечку и все ему скажу и попрошу прощения. И самое главное – скажу, что давно его простила. Давно, еще тогда, перед отъездом. Когда позвонила тетке Вере. Его – да. А вот себя… Не уверена.

* * *

Потом они собирали Катькины чемоданы, ругались, хохотали, орали друг на друга. И чемоданы, понятное дело, не закрывались, Саша кричала, что Катька сумасшедшая, зачем везти такую кучу фигни?

Наконец уложились, притихли, сели на диван и обнялись.

– Спасибо тебе, – тихо сказала Катька. – Ты мне такой праздник устроила. Веришь, я ни разу так не отдыхала. И хлеб, и зрелища, а главное – ты!

– Это тебе спасибо, – откликнулась Саша. – Не понимаю, как я буду без тебя жить.

Ну и снова слезы, и снова объятия. И горячие клятвы:

– Теперь уж точно будем встречаться! Раз в три года – непременно, обязательно!

– Нет уж, какое раз в три года, ты спятила? В следующем году обязательно! И только попробуй откажись приехать! – бушевала Катя.

Саша грустно вздохнула:

– Постараюсь, Катька! Очень постараюсь. И правда – отступать уже некуда. Как там про камни: пришло время собирать, да?

Катерина недоверчиво хмыкнула.

Встали в восемь, опухшие, разбитые, еле живые. Молча выпили кофе, молча присели на дорожку и потащили вниз тяжеленные чемоданы. В машине молчали, казалось, вот что-то скажут друг другу и не выдержат, опять разревутся.

Аэропорт немного взбодрил – шум, гам, снующие люди, строгий досмотр службы безопасности – в общем, обычная предотлетная суета.

Сдали багаж и пошли в кафе.

– Знаешь, – решительно сказала Катерина. – Все, больше никаких благодарностей! В конце концов, мы с тобой можем и не расшаркиваться! Только ты знай, Санька! Ты – моя самая-самая! Слышишь?

– А ты моя, – кивнула Саша. – Всё, всё, тут ставим точку. Пора.

Дойдя до двери, у которой предстояло проститься, Катя внимательно посмотрела на Сашу:

– Слушай, Сань! И напоследок – на следующий год, ну там в июле, или в августе, или в сентябре, короче, когда сможешь. В общем, я беру два билета в Новосибирск, и мы летим! А в Москву на обратном пути. Да, подруга? Ну чтобы наверняка, безо всяких твоих отговорок. Решили?

* * *

На обратном пути попала в огромные пробки. Но Сашу это не волновало. Она медленно ехала мимо аккуратных, ухоженных поселков с домами, крытыми черепичными крышами, тонущими в густой, яркой зелени. Мимо полуразбитых арабских деревень, так отличающихся от других поселений, мимо заливных лугов, полных рыбы искусственных водоемов, над которыми кружили орущие чайки и утки, мимо пасущихся гладких и чистых коров, мимо памятников прошедшим войнам, мимо заправок, кафешек, бедуинских поселений, важных верблюдов и суетливых овец, мимо желтых песков, мимо гор, покрытых сосновыми лесами, вилл, лачуг, высоток, мимо обычной и знакомой жизни. И думала о поездке в Москву и, конечно же, в Новосибирск. Катька права – сколько можно? Сколько можно трусить, оттягивать? В следующем году обязательно! Она точно сможет, подстроится, спланирует!

Потому что медлить больше нельзя. Во-первых, она обещала Катьке. А во‐вторых, просто очень короткая жизнь. Такая короткая, что надо успеть. Успеть сделать то, что должна.

Чтобы просто жить дальше.