Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - Питер Акройд

В конце 1831 года Джон Кэм Хобхаус представил законопроект о десятичасовом рабочем дне, имевший целью ограничить труд детей на фабриках и заводах. Был создан комитет для изучения условий жизни той категории населения, которую уже называли «белыми рабами». Закон, вступивший в силу 1 марта 1834 года, запрещал брать на работу детей младше 9 лет, устанавливал 48-часовую рабочую неделю для детей в возрасте от 9 до 13 лет и максимальный 12-часовой рабочий день для подростков от 13 до 18 лет. Закон широко саботировали и игнорировали, и многие жаловались, что подобные правительственные меры противоречат принципам свободной торговли и мешают добросовестному исполнению контрактных обязательств. Однако правительство стояло на своем. Впервые администрация взяла на себя ответственность за тяжелое положение детей младше 18 лет. Это был первый нерешительный шаг по направлению к системе государственного образования, хотя о таком результате тогда никто еще не догадывался.

После вступления в силу новых законов на хлопкопрядильных фабриках появились независимые инспекторы, в задачу которых входило следить за соблюдением предписаний правительства. Общее усиление бюрократического контроля привело к появлению инспекторов, наблюдавших за условиями в тюрьмах и жилых домах, за соблюдением строительных норм, состоянием мостовых и уличного освещения. В 1840-х годах все в целом соглашались, что местные вопросы должен решать центральный орган, располагающий собственными группами наблюдателей. Роль инспекторов во всех публичных сферах, в том числе санитарии и образования, была одной из самых важных составляющих викторианской социальной системы, которая постепенно менялась, превращаясь из частной инициативы во всепроникающую структуру государственного вмешательства. На смену многочисленным обществам поддержки того и распространения этого пришли чиновники и официальные документы Министерства внутренних дел.

Сравнительно недавно попытку изучить влияние евангелической веры на социальные и политические вопросы в первой половине XIX века предпринял Бойд Хилтон в своей книге «Век искупления» (The Age of Atonement). Ее название точно отражает настроения, преобладавшие среди христианских верующих того периода: как все граждане обновленного мира, они взирали на все, что было до них, с ужасом и негодованием.

Работающие в шахтах дети вызывали у семей среднего класса по всей стране по меньшей мере чувство стыда. Детская смерть стала одним из центральных мотивов эпохи. «Маленькая Нелл умерла?» — спрашивали те, кто ожидал в 1841 году корабль, доставивший в порт Нью-Йорка тираж «Лавки древностей» Диккенса. Сын убитого премьер-министра Спенсера Персиваля затронул обнаженные нервы своего времени, во всеуслышание заявив в палате общин: «Я стою перед вами, чтобы предупредить вас: праведный гнев Господа близок, и вскоре он падет на ваши головы». Коллеги попытались силой усадить его на место, а в Hansard сообщили, что на заседании «царило неописуемое смятение». Именно в такой атмосфере летом 1833 года был принят закон об отмене рабства.

Над этой реформой много работали евангелисты, в частности отдельная группа реформаторов, известная как Клэпхемская секта. Двадцать шесть лет назад в империи отменили работорговлю. Теперь рабство также оказалось под запретом на всей ее территории. Инициатива исходила от Религиозного общества друзей (квакеров), чья миссионерская и пропагандистская деятельность вдохновила множество политических, гуманитарных и филантропических движений того времени. Кроме этого, имелся еще один фактор. Торговля рабами шла по трансокеанским и прибрежным маршрутам, и морское превосходство Англии должно было принести с собой силу английского закона. Все рабы младше 6 лет подлежали полному и безусловному освобождению, а те, кто был старше этого возраста, становились подмастерьями с ограниченным рабочим временем и гарантированной заработной платой. Насколько быстро и полно эти условия выполнялись на другом конце света — другой вопрос, но рабовладельцам была выплачена компенсация в размере 20 миллионов фунтов стерлингов.

Однако в самой Англии многие свободные люди оставались лишь номинально свободными: оковы бедности держали их так же крепко, как железные оковы рабов. В 1830 году пятая часть государственных доходов уходила на оказание помощи неимущим, в попытках удержать их от поджога стогов, бродяжничества и поломки машин. С распадом старого общества, в котором бедность была частью иерархического порядка вещей, привычные представления о нужде трудящихся и святости нищеты совершенно устарели. В 1832 году Королевская комиссия по Законам о бедных завершила свою работу и пришла к выводу, что все прежние попытки помочь бедным так и не достигли своей цели.

Комиссия представила новый проект оказания систематической помощи малоимущим, проводивший различие между теми, кто не желал работать, и теми, кто не мог работать. Старый Закон о бедных исполнялся силами жителей отдельных приходов, которые лучше чем кто бы то ни было знали, кому в окрестностях требуется какая-либо помощь. Закон действовал с начала XVII века, однако новое поколение бюрократов посчитало его отжившим и устаревшим. Новый Закон о бедных предложили в 1834 году как образец организованности и эффективности. Он был выдержан в бентамитском духе. Старые приходы объединялись в «союзы» и под наблюдением заседавшей в Уайтхолле комиссии по Закону о бедных осуществляли управление новыми учреждениями — работными домами, где с этих пор содержались бедняки. Новый принцип централизации и местного управления стал главным вкладом XIX века в социальную политику.

Членов комиссии в Уайтхолле называли «три султана из Сомерсет-Хауса», «трехголовый Сатана» или «троица». Инструментами их власти служили местные попечительские советы, следившие за тем, чтобы в работный дом попадали только больные или остро нуждающиеся. Оказывать помощь трудоспособным мужчинам вне работного дома запрещалось. Одной нищеты было недостаточно: в конце концов, взрослый мужчина всегда мог самостоятельно поправить свое положение. Внутренний уклад работных домов способен был оттолкнуть всех, кроме совершенно отчаявшихся: семьи в них разлучали, предметы первой необходимости выдавали строго нормированно, подопечных нагружали монотонной, бесполезной, выматывающей работой. Один из сторонников системы, преподобный Г. Х. Милман, писал: «Работный дом — место тяжелых испытаний, грубой пищи, униженности и смирения. В нем царит строгость и даже суровость. Он должен быть настолько отталкивающим, насколько позволяет человеческая природа».

Введение этой жесткой системы отчасти объясняет происхождение чартизма как массового протестного движения. Люди, особенно бедняки, ненавидели работные дома, служившие средством угнетения, — их называли Бастилиями. В сущности, отправиться в работный дом было все равно что попасть в тюрьму. Работный дом был детищем реформированного парламента: ни одному из прежних парламентов не удавалось создать нечто столь казенное и единообразное. Чтобы осуществить это начинание, потребовались виги, реформаторы, догматики и бентамиты. Не следует также забывать, что новый Закон о бедных предложили и приняли виги, а не тори. Многие тори, конечно, поддерживали его, но была и группа радикальных тори, которые осуждали его как враждебный народу. Очень скоро эти заведения начали вызывать самые серьезные подозрения, и это отчасти объясняет, почему родители не желали отправлять своих детей в новые школы, которые часто строили из того же унылого серого камня, что и работные дома. Дизраэли называл эту систему новым бруталитарианством. Работные дома с их суровыми условиями и не менее суровым ханжеством не одно десятилетие служили образцом так называемого викторианского духа, который рождался из высоких устремлений и твердых принципов, но, стоило на него пролиться свету, становился гнетущим и тягостным.