Бог с нами - Александр Щипин

Доев, Демьян вытер салфеткой рот и некоторое время сидел, откинувшись на спинку стула и наблюдая, как ест его паства. Потом он вылез из-за стола и пошел в дальний конец зала, где, как оказалось, стояла большая каменная ваза в виде цветка, принесенная, видимо, из какого-то парка. Встав перед ней, Демьян объявил: «Не чрево тешим, бога славим!» — и перекрестился. Крестился он на этот раз двумя перстами, причем последним движением засунул пальцы глубоко в рот и выблевал в вазу только что съеденный обед. Вслед за ним к вазе начали подходить другие сектанты. Одни, прежде чем совать пальцы в рот, повторяли вслед за шефом: «Не чрево тешим, бога славим!» — а другие заявляли, что «Не нам жрать, не нам и срать».

Когда все переместились из-за стола к вазе, Митя и Ольга тихо встали и, стараясь не вслушиваться в доносящиеся оттуда звуки, вышли из зала.

Мирякова Митя нашел в «приемной» — так называлась комната в общежитии, куда Михаил Ильич приглашал настаивавших на личной встрече прихожан. От него как раз выходила женщина с ребенком лет шести, и если ребенок с интересом поглядел на Митю, не сделав, правда, даже попытки поздороваться, то женщина, кажется, его даже не заметила: она, не отрываясь и словно не веря своим глазам, смотрела на идущего впереди сына.

— Зачем приходили? — спросил, войдя, Митя.

— Как всегда — за чудом, — ответил Миряков, садясь на кровать. Вид у него был несколько растерянный. — Ты знаешь, кто такой Эмиль Куэ?

— Я знаю, кто такой Эмиль Кио.

— Кио? — задумчиво повторил Миряков. — Вот именно что Эмиль Кио.

Митя давно не видел своего начальника в таком состоянии. Он даже не был уверен, что тот вообще слушает его рассказ про «Молоха овец», пока Миряков не сообщил, что ожидал от Демьяна чего-то более интересного.

— Фантазия, конечно, бедновата, — посетовал он. — На роль нашего маньяка он, похоже, не годится, но совсем сбрасывать его со счетов я бы все-таки не стал. Тем более что каннибализм в Библии, если мне не изменяет память, вполне себе присутствует. А если считать, что каждый причащающийся съедает по кусочку Христа, то вполне можно прийти к выводу, что, съев всех верующих, можно внутри себя собрать бога. Хотя нет — это ж сколько народу нужно съесть? Включая покойников. Но вообще в этой кулинарной теме что-то есть. Вот, например, если грешник даст праведнику себя съесть, то у него появится шанс избежать Страшного суда. И даже попасть контрабандой в рай. А, как тебе идея?

— А почему же их тогда не целиком едят?

— Ну, мало ли, где у человека душа? У одного, может, в ноге, у другого в печени.

Миряков, похоже, начал приходить в себя после странного визита. Сообщив, что из высказывания «человек есть то, что он ест» следует неоспоримый вывод о том, что единственной пищей человека является сам человек, он напомнил Мите о том, что сегодня вечером у них соберутся самые подозрительные жители Краснопольска, и, довольный собой, отправился на кухню за остатками обеда.

Собрание самых подозрительных жителей Краснопольска представлялось Мите чем-то вроде заключительного акта английского детектива, где, все в смокингах и вечерних платьях, застыли за большим дубовым столом родственники баронета, обнаруженного прошлым вечером в запертом кабинете — он сидел, удивленно раскрыв отороченный жесткими седыми усами рот и скосив глаза на торчащий из груди гарпун, — а за спинами подозреваемых, меряя шагами пространство от холодного камина до высокого окна, выходящего в населенный их призрачными отражениями ночной сад, разгуливает чудаковатый сыщик, вечный спутник смерти, и невинными вопросами разоблачает внезапного злодея. Однако Михаил Ильич вместо этого превратил кухню в какой-то салон Анны Шерер, рассадив гостей за отдельные столики по только ему известному принципу, и теперь курсировал от одной группы к другой, поддерживая светскую беседу с причудливыми персонажами, которые меньше всего походили на британских аристократов. Помимо Башмачникова, Марги и юноши Елизара, среди приглашенных оказался желтоватый старик с прямой настороженной спиной, который с утра до вечера, с перерывом на принесенный из дома обед, стоял на Ульяновской с плакатом «Не хочу жить вечно», улыбчивая тетка самого домашнего вида, густоголосый, с узким костистым лицом и по-птичьему округлым брюшком помощник мэра Уманский, черноволосая женщина лет сорока, красивая украинской русалочьей красотой, и еще с десяток странных и незнакомых Мите гостей.

Михаил Ильич обладал поразительной и совершенно недоступной Мите способностью заводить новые знакомства. Каждое утро после завтрака и работы над очередной проповедью Миряков шел, как он сам выражался, «в народ», и можно было быть уверенным, что к вечеру его паства увеличится на десяток-другой человек. Он то присоединялся к какой-нибудь компании, вяло обсуждавшей очередное горячее дерево с пульсирующим шершавым стволом, листья которого уже начинали заворачиваться и темнеть; и с обезоруживающей простотой засыпал людей неожиданными и почти неприличными вопросами, настойчиво заглядывая им в лица, то, наоборот, садился где-нибудь в тени и терпеливо ждал, когда его узнают прохожие, чтобы начать уже самому терпеливо и почти равнодушно отвечать на каверзные вопросы поднаторевших в теологических дискуссиях горожан. В общем, не было ничего удивительного в том, что буквально через неделю после приезда Михаил Ильич оказался знакомым чуть ли не с половиной жителей Краснопольска, хотя чем ему показалась подозрительной, например, скромная некрасивая девушка, похожая на ученицу какого-нибудь педагогического лицея, Митя пока не понимал. Впрочем, выяснить это ему так и не удалось.

Примерно через полчаса после начала вечери на кухне появился учитель Трубников, безобразно пьяный и почему-то в мокрых по колено брюках, которые были к тому же порваны в нескольких местах. Остановившись в дверях, он вытянул заметно дрожавшую руку в направлении Мирякова и торжественно провозгласил;

— Се человек!

Довольный остротой, Трубников неожиданно тонко захихикал, хватая себя за бороду, и, снова подняв руку, повторил:

— Се человек!

Учитель победоносно оглядел публику, ожидая, когда та оценит шутку, но все молчали, стараясь не встречаться с ним глазами. Только Миряков быстро подошел к нему и, взяв за руку, тихо спросил:

— Ярослав Игоревич, у вас что-то случилось?

Трубников властно отстранился, при этом покачнувшись и сделав шаг назад, чтобы удержать равновесие, после чего помахал у Михаила Ильича перед носом тонким указательным пальцем.

— В моей жизни нет места случаю! — сообщил он. — Четкий распорядок, железная дисциплина и несгибаемая воля. Так победим!

Несколько секунд учитель грозно смотрел на Мирякова, после чего снова схватился за бороду и захихикал. Потом он внезапно посерьезнел, как это умеют сильно пьяные люди, и, указывая на Михаила Ильича, спросил:

— А вы знаете, почему он не боится? На дворе конец света, а он выдает себя за мессию и ни бога, ни черта не боится. Погубит ведь бессмертную свою душу, ежу понятно. А он не боится. Почему, а?