Халхин-Гол/Номонхан 1939 - Стюарт Голдмен

реки Тюмень-Ула (ныне р. Туманная), примерно в десяти милях от Японского моря и в 75 милях к юго-западу от Владивостока, сходились границы японской Кореи, Маньчжоу-Го и СССР. На расстоянии 25 миль к северо-западу от точки трех границ, советская и корейская границы проходят поблизости, разделяемые узкой полосой маньчжурской территории. Река Тюмень-Ула служит границей между этой полоской маньчжурской территории и Кореей. Граница между территорией Маньчжоу-Го и СССР была менее точной (установленной еще по русско-китайским договорам) и проходила по ряду холмов от озера Ханка до точки трех границ у реки Тюмень-Ула. На южной оконечности этой гряды холмов между деревнями Янькуанпинь и Подгорная, в трех милях к северу от точки трех границ находился холм Чжангуфэн (по-русски называемый сопка Заозерная) высотой около 450 футов, господствующий над этой оконечностью гряды. Поросший карликовыми соснами и кустарникам красноватый холм с запада прикрывает река Тюмень-Ула, а с востока озеро Хасан. Между холмом Чжангуфэн и рекой Тюмень-Ула выступ маньчжурской территории не более одной мили шириной.

Чжангуфэн, в отличие от острова Канчацу, был стратегически важным пунктом - высотой, которая господствовала над местностью на расстоянии несколько миль во всех направлениях. К западу, в зоне досягаемости огня артиллерии, проходила железная дорога Расин-Синьцзин, основная линия коммуникаций между Маньчжоу-Го и Кореей. В нескольких милях к югу находилась бухта Посьет, где строилась база подводных лодок советского флота. В шестидесяти милях от бухты Посьет находился Владивосток.

Спорной эта территория стала из-за интерпретации Хуньчуньского протокола 1886 года, устанавливавшего границы между российской провинцией Приморье, Маньчжурией и Кореей. Советская сторона опиралась на русский текст протокола, а японская - на китайский текст, оба текста считались официальными, но они не были идентичны относительно определения границы. Ситуация осложнялась рядом дополнительных факторов. Полоска маньчжурской территории в основном была населена корейскими переселенцами. Кроме того, в 1938 году этот участок маньчжурской территории принадлежал Маньчжоу-Го, ответственность за оборону которой была возложена на Квантунскую Армию. Но сложности местной географии и логистики заставили военные власти назначить ответственной за оборону этого выступа японскую Корейскую Армию, которая, как и Квантунская Армия, была территориальной группировкой войск, полностью укомплектованной японскими солдатами. Со времени захвата Японией Маньчжурии в районе располагались японские и советские пограничные заставы, по взаимному соглашению занимавшие чередующиеся высоты по границе вдоль линии холмов. Если вершины гряды холмов являлись международной границей, как считала советская сторона, то практика занятия чередующихся высот пограничниками с обеих сторон была весьма сомнительна, потому что в этом случае солдаты неизбежно технически нарушали границу. Такая ситуация угрожала конфликтом. И действительно, на холме Шуйлюфэн, в нескольких милях к северу от Чжангуфэна, занятом японскими войсками, в октябре 1937 произошел незначительный конфликт между советским и японским пограничными патрулями, но советские солдаты вскоре отступили, и холм полностью перешел под японский контроль. Однако, сам Чжангуфэн находился на самой оконечности гряды, и, похоже, обе стороны сначала просто не обращали на этот холм внимания.

Ситуация внезапно изменилась 16 июня 1938. В тот день генерал НКВД Генрих Люшков (комиссар госбезопасности 3-го ранга) в районе Чжангуфэна перешел границу и сбежал к японцам. Имя Люшкова, как и многих других высокопоставленных офицеров, оказалось в списках будущих жертв чистки. Но Люшков, хорошо зная, как работает НКВД, успел обнаружить себя в расстрельном списке, и предпочел перебежать к врагу, чем дожидаться смерти в мясорубке карательного аппарата, в котором он сам служил.

Люшков, один из самых высокопоставленных офицеров госбезопасности, когда-либо переходивших на сторону врага, оказался для японцев находкой невероятной ценности. Японская пресса объявила о его прибытии в Токио 3 июля как о большом успехе японской разведки. Собственно, так оно и было. Люшков, награжденный орденом Ленина, член Верховного Совета СССР (избран в 1937), командующий 20-30-тысячным контингентом войск НКВД, сообщил японцам массу информации о расположении советских войск и системе охраны границы. В Советском Союзе государственную границу охраняли войска НКВД, а не Красной Армии. Также Люшков сообщил японцам некоторые сведения о работе высших уровней советского государственного аппарата. Перед своим назначением на Дальний Восток в июне 1937 Люшков получил подробные инструкции на встрече с самим Сталиным, где присутствовали Молотов, Ежов и Ворошилов. Кроме того, Люшков знал о том, что тучи сгущаются над головой знаменитого маршала Блюхера, командующего ОКДВА, которого Сталин счел "ненадежным". Все это и многое другое Люшков сообщил своим японским хозяевам/защитникам.

Можно вообразить, какую тревогу новости о побеге Люшкова вызвали в Хабаровске, где репрессии шли уже несколько месяцев, и стать их жертвой можно было по малейшему поводу. Теперь, когда произошло реальное предательство на столь высоком уровне, несомненно, должны были полететь головы. Не только командир местного пограничного гарнизона был снят с должности (его судьба неизвестна), но для усиления охраны района Чжангуфэна был назначен полностью новый гарнизон. Его новый командир 6 июля послал радиосообщение своему начальнику генерал-лейтенанту В. Д. Соколову в Хабаровск, в котором запрашивал разрешения занять высоту Чжангуфэн. Это сообщение было перехвачено разведкой Квантунской Армии. В тот же день японские пограничники заметили на холме Чжангуфэн трех советских всадников. 9 июля советский начальник погранзаставы сообщил, что 30 его солдат заняли высоту Чжангуфэн и выкопали на ее вершине траншеи с целью "помешать японцам занять высоту для наблюдения за нашей территорией. Нарушений границы не было", добавил он.

С японской стороны за охрану границы в этом районе отвечали части 76-го пехотного полка 19-й дивизии Корейской Армии. Командир 19-й дивизии генерал-лейтенант Суэтака Камэдзо не предпринимал никаких действий, лишь сообщил о советской активности командующему Корейской Армией генералу Коисо Куниаки, который, в свою очередь, проинформировал Генеральный Штаб в Токио. Генерал Коисо считал, что даже в случае явного нарушения границы советскими войсками, накануне Уханьского наступления нельзя ставить под угрозу военные операции в Китае и отвлекать силы на север. Поэтому он рекомендовал дипломатическими средствами попытаться убедить советскую сторону отступить, и советовал использовать силу только в случае неудачи переговоров.

Японский поверенный в делах в Москве встретился с заместителем наркома иностранных дел Борисом Стомоняковым и потребовал отвода советских войск с высоты Чжангуфэн. Стомоняков ответил, что Чжангуфэн (она же сопка Заозерная) находится на советской территории, и советские солдаты с высоты не уйдут. Японский посол Сигэмицу Мамору срочно вернулся в японское посольство в Москве и поставил вопрос об отводе войск перед наркомом иностранных дел Литвиновым. Но пока дипломаты приводили свои аргументы, события на границе развивались быстрее переговоров.

В штабе Квантунской Армии новости о занятии советскими солдатами высоты Чжангуфэн вызвали быструю реакцию. Майор Цудзи Масанобу (он еще много раз будет упомянут