Стеклянный отель - Эмили Сент-Джон Мандел

Лукас Алкайтис бежал от типичной жизни в пригороде, как и все остальные, бежал от посредственности, бриолина и серых фланелевых костюмов, а Оливия повстречала уже достаточно фальшивых художников, чтобы отличить от них настоящего. В 1958-м Лукас работал над серией картин с обнаженной натурой: женщины и мужчины, в основном женщины, сидящие на диване цвета «Ламборджини», припаркованного у двери этого дома полвека спустя. Диван в реальности оказался куда грязнее, чем на картинах.

Картины были великолепны. Но сам Лукас, к удивлению и разочарованию Оливии, воплощал в себе все возможные клише: длиннющие, художественно взъерошенные волосы, белая майка с потеками краски, рабочие ботинки, тоже заляпанные краской, – вероятно, они были призваны подчеркнуть его артистическую натуру и тем самым впечатлить противоположный пол. Он смерил ее взглядом и запустил руку в волосы – наверняка репетировал этот жест перед зеркалом, подумала Оливия.

– Чем могу помочь? – спросил он.

– Я слышала, вы ищете натурщицу.

– Я надеялся, что вы здесь за этим. – Он оценивающе рассматривал ее с ленивой улыбкой. Это был глубоко самодовольный молодой человек. – Много заплатить я не смогу.

– На самом деле у меня есть встречное предложение.

– Да?

Вот еще о чем иногда думала Оливия – даже сейчас, будучи по другую сторону, в 2008 году, где она по-прежнему стояла под навесом, доедала уже второе шоколадное печенье и почти ощущала забытье; повышение уровня сахара в крови всегда напоминало ей падающий воздушный шар с корзиной, помутнение и головокружение перед стремительным падением. Нельзя ли дать совет всему поколению людей до тридцати, или лучше сорока – и мужчинам, и женщинам, – а именно: вовсе не обязательно каждый раз удивленно изгибать бровь, когда в разговоре звучит слово «предложение». «Я была бы признательна, – пробормотала она в 2008-м, – если бы люди перестали так делать».

По ту сторону экрана, в 1958-м, она ждала, пока бровь Лукаса опустится, прежде чем сказать:

– Не такого рода предложение, упаси боже. Платеж натурой.

Он выглядел смущенным.

– Меня зовут Оливия Коллинс.

Она ждала, пока ее имя возымеет нужный эффект на Лукаса. Оливия добилась определенного успеха, хотя и не сногсшибательного, но вполне достаточного, чтобы о ней слышали в богемных кругах к югу от 14-й улицы. Она выставлялась в галереях, чего нельзя было сказать о большей части этих щенков с длинными шевелюрами.

– Я художница, – добавила она зачем-то, – и ищу моделей.

– Ясно, то есть ты хочешь сказать…

– Ты рисуешь меня, я рисую тебя, – сказала она. – Я работаю над новой серией портретов.

Лукас подошел к заваленному хламом подоконнику, вытащил пачку сигарет, спрятанную между банками из-под краски, которые теперь служили вазами для чахнущих ромашек, постучал по коробке, достал сигарету, зажег ее, затянулся и выпустил дым под пристальным взглядом Оливии. Курильщики проделывают весь этот ритуал, чтобы потянуть время, когда не знают, что сказать, и вдобавок смотрят слишком много фильмов. И если можно отправить потомкам еще одно послание, то вот оно, специально для курящих: невозможно быть одновременно богемным неряхой и Кэри Грантом. Твои элегантные жесты с сигаретой в руках безнадежно испорчены твоей майкой и грязными волосами. Не самое привлекательное сочетание.

– Заманчивое предложение, – сказал он, – но я не позирую.

– Ну, тут нужна определенная смелость. – Оливия пожала плечами. В 1958 году в ее правила жизни входило убеждение, что никто и никогда не должен знать, наплевать ей на других или нет. – Не каждый сможет. – Судя по всему, Лукаса задели ее слова, как она и предполагала. – Может, передумаешь. – Она написала свой номер телефона на клочке бумаги, положила его на стол, кивнула, прощаясь, и развернулась. – Кстати, твои работы хороши, – сказала она в дверях в качестве финального выстрела.

В 2008-м к ней приблизились две девушки. Только что после шопинга, с кучей пакетов в руках, обеим лет по двадцать с небольшим, прелестные и дорого одетые, – таких девушек Оливия пятьдесят лет назад с легкостью бы соблазнила и тут же нарисовала. Они болтали о пустяках, обсуждали джинсы, которые хотели купить, но одна из них отвела взгляд в сторону, и Оливия заметила, что она смотрит на желтый «Ламборджини», блестевший в тусклом предштормовом свете.

– Я тоже его вижу, – проговорила Оливия так тихо, что ни одна из девушек не взглянула на нее, и обе они прошли мимо. Возможно, она даже не произнесла эти слова вслух. В небе раздались раскаты грома, полился дождь, и незнакомки пустились бежать.

Когда к ней пришел Лукас, она была не одна. Оливия уже несколько дней рисовала в разных ракурсах свою подругу Ренату. Хлопоты доставляли глаза Ренаты: когда она смотрела прямо, ее взгляд был встревоженным, как у боязливой лани, но хладнокровным и уверенным, когда она смотрела в сторону. Из-за этого казалось, что перед Оливией два разных человека. Какого же из них стоит показать?

– В общем, мне пришла в голову идея для истории о призраках, – сказала Рената. Иногда они играли в эту игру, когда Рената начинала скучать во время позирования, – обе с детства любили истории о призраках. – Парня сбивает насмерть машина, и потом на этом перекрестке появляется призрак, но не самого парня, а машины.

Оливия отошла от полотна, чтобы оценить масштаб бедствия с глазами.

– Значит, история про машину-призрак?

– Водитель так сильно переживает, что чувство вины воплощается в форме призрачной машины.

– Мне нравится.

В тот день в студии было холодно, и Оливия в основном работала над лицом и плечами Ренаты, поэтому на ней был надет халат, который она даже не потрудилась запахнуть. Оливия услышала в коридоре голос своего друга Диего, потом короткий стук в дверь и обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, что Лукас уставился на грудь Ренаты и попытался замаскироваться приступом кашля.

– Тебе не мешает дым?

– Прямо в голову ударяет, – ответила Рената томным голосом, всегда звучавшим так, словно она была обкуренной – и зачастую так оно и было, но не сегодня.

– Рада, что ты пришел, – сказала Оливия Лукасу одну из своих тогдашних фирменных фраз. (Открытие, сделанное много позже: красота порой губительно влияет на человека. Можно год за годом полагаться на пару эффектных реплик и ослепительную улыбку, а ведь это время имеет определяющее значение для личности.) – Еще пара минут, и мы закончим.

Лукас смущенно стоял у двери. Она почувствовала, что он включился в игру. В ожидании его прихода Оливия расставила по всей комнате семь своих лучших портретов из недавних. Она экспериментировала с сюрреалистическим фоном: человек был нарисован по канонам реализма XVIII века – насколько она могла приблизиться к канонам реализма XVIII века, осознавая границы своих талантов и умений, – а фон взрывался безумием красного, фиолетового, синего цвета, интерьеры распадались на бесформенные фрагменты, пейзажи были странно, неестественно освещены. На последней законченной картине Диего сидел в расслабленной позе на красном стуле, опустив руку на спинку, но стул терял форму и растворялся в стене, а под ножкой стояла красная лужица, будто со стула стекала краска.