Великие рыбы - Сухбат Афлатуни

что будет жить в тихой обители, среди тенистых платанов, аскетических подвигов и богословских размышлений. Вместо этого – первое изгнание, второе, третье, четвертое…

И вот последнее странствие, последний, озаренный невечерним светом путь. Путь Феоктисты, путь многих, кого он оплакал и о чьем упокоении молился, стал и его путем. Все они, блаженные, прошли по нему. Ибо блаженны непорочные в пути.

Иоанн

«Я, смиренный и грешный Иван, не совершивший никакого доброго дела на земле…»

Он родился в горной деревеньке Скрино, окруженной лесом; неподалеку протекала река Струма. Родители рано умерли. Остался старший брат. Остался лес, его тишина. Осталась церковь, куда можно было уйти, помолиться и подумать.

Ваню отдали в пастухи.

Однажды, задумавшись, он не заметил, как от стада отбились корова и теленок. Пропажа обнаружилась на вечерней заре, когда стадо, мыча, входило в село.

– Где? – кричал хозяин. – Где они?!

Ваня стоял сжавшись. «Найду их, господине… – губы его едва шевелились. – Найду…»

– Найдет! – Лицо хозяина налилось кровью и стало похожим на дикую свеклу. – Он их найдет! Где ты их найдешь, глупак?

Посыпались удары.

Ваня упал, лежал с закрытыми глазами и молился. Удары и крики прекратились, он слышал шаги хозяина, мычание и топот стада; потом все стихло.

Он лежал, обхватив голову. Лежал и молился.

На следующий день он отправился на поиски. Неподалеку ходил хозяин: тоже искал. Только где найдешь их, корову с теленком, в этом лесу? Верно, уже волки ими повечеряли.

Нашел их Ваня.

Они оказались за Струмой. Ночью прошел дождь, воды в реке прибыло; беглецы бродили вдоль берега и мычали. Коровка еще могла бы переплыть, но теленок – теленок был совсем мал. Ваня скинул с себя войлочный плащик и рубаху и собрался лезть в студеные воды… Но остановился. Тем временем его заметил хозяин, шедший по лесу. И тоже остановился, выглядывая из-за стволов.

А Ваня положил на воду одежонку, осенил ее крестом. И переправился по ней, как посуху, на другой берег. Взвалив на спину теленка, тем же чудным способом вернулся; следом, протяжно мыча, переправилась вплавь коровка… Хозяин видел все это; кровь сошла с его лица, и оно стало похоже уже не на свеклу, а на желтую репу…

Ваня отжал рубашку, потрепал по спине теленка. И заметил хозяина, спускавшегося к реке. Подпрыгнув, замахал мокрыми руками:

– Господине! Я нашел их, господине!

Хозяин отпустил Ваню («Иди от нас с Богом, иди…») и щедро расплатился с ним. Только Ваня все это сельской голытьбе раздал, будто сам богач. И то скудное наследство, какое ему полагалось, тоже, едва вошел в мужеский возраст, раздал. Брат старший только головой покачал.

Ушел Иван из села в Димитриевский монастырь, что неподалеку. Обучался там богословию, углублялся в Писание.

Полвека не прошло, как при князе Борисе болгары крестились, а уже по всей стране шумели и стучали строительные орудия: строились церкви, открывались монастыри и школы. В 886 году, когда Ваня пас на скринских горах своих коровок, князь Борис принял ученых монахов Климента, Наума и Ангелария, ставших первыми болгарскими просветителями. Повсеместно гремела слава об Охридской и Преславской книжных школах, основанных ими.

Иван был пострижен в монахи.

Пред ним открывалась дорога в Охрид или Преслав, изощрять книжную ученость, или же другой путь – оставаться в Димитровском монастыре, исполняя разные послушания. Иван выбрал третье. Взяв благословение, простился с братией и ушел в лес, молиться.

Приглядел себе место на склоне горы, натаскал хворост. Сложил шалашик, на пол травы набросал.

Вскоре начались искушения. То ли люди в образе бесов, то ли бесы в образе людей – явилась вдруг разбойничья шайка. «Наша вся эта местность! – говорят. – Не можно тут без нашего разбойничьего разрешения жилище себе ставить!»

Разорили Иванов шалаш, сложили из него костер, долго и муторно вокруг него плясали. А Ивана, побив, еле живым отпустили.

Отлежался Иван, помолился и пошел искать другое место, пустыннее и неприметнее. Долго шел вдоль Струмы-реки. Наконец, приглядел себе дупло и вселился в него.

Снова начались искушения. То ли звери в образе бесов, то ли бесы в образе зверей – являлись разные дикие существа и нарушали Иванову молитву; дерево, где дупло было, клыками подрыли, быть в нем стало опасно.

Вылез Иван из дупла, огляделся, пошел дальше приют себе искать. Шел-шел, увидел пещеру. «Вот доброе жилище, – сказал себе. – Ни разбойники не растащат, ни звери не подроют».

И стал проживать в той пещере. Но бесы и тут святого отыскали. Начали ему в разных неудобомыслимых образах являться. Только Иван, их увидя, еще горячее молился. И те, полетав и поскакав вокруг него, исчезали.

Как-то вечером слышит Иван шаги у пещеры.

Выглянул сторожко, смотрит, отрок на пригорке стоит. Решил Иван, что это новое бесовское привидение ему явилось. Поспешил Иван назад в пещеру, усугубил молитву. Снова шаги, еще ближе; вот за самой спиной уже…

Обернулся Иван:

– Уйди, наваждение, именем Христа Бога!

Отрок же поклонился до земли и пал на колени:

– Не наваждение я, отче, а племянник ваш Лука!

Оглядел Иван отрока, осенил его крестом. Не исчез отрок, не рассыпался, не вылетел из пещеры вороном. Сам сотворил крестное знаменье и снова поклонился Ивану.

Человек, стало быть. Не привидение, и то спасибо.

Задумался Иван. Имелся у брата его сынок, Лука; совсем мальцом был, когда Иван уходил из села; только на ножках выучился стоять. А теперь вон какой… Снова прихмурился Иван:

– И чего ж ты, племянник Лука, явился? Али не сытно в дому родительском было? Али хлеб горчив? Так здесь ты и такого не встретишь; одна трава-мурава да плодове дикие.

– Сытно питали, дядюшка Иван, и хлеб сладок был… Да только не впрок мне брашна те, и хлеба другого желал я. Ради того и ушел из дома, вас разыскать, что молва в селе была, только вы святым хлебом напитать можете!

Так и сяк отваживал Иван отрока, а тот все не отваживался. Что делать? Стали пустынничать вместе: вместе молиться, вместе душу спасать.

Бесы на это еще больше обиделись. Стали держать совет. Потом отправили одного из своего сонмища в Скрино, к брату Ивана, отцу Луки.

«Приходит он к брату святого в образе некого знакомого, – сообщается в житии, – и находит того пораженным горем и ранами стрел родительского своего естества, и речет ему: „Знай, кто лишил твою старость опоры, твой дом – наследника, твое семя – плода! Это Иван, брат твой! Он приходил сюда ночью, увел