Туман над Смородиной - Катерина Самаркина

по тебе и всегда буду. И я клянусь, я буду продолжать писать тебе, чтобы ты не волновалась за меня, как за дядюшку.

В открытые окна лилась стройная песня и шум весёлых соседей.

— А что с Матвеем? — насторожилась она.

— Мы не знаем, где он, и куда завели его странствия. Я приехал, чтобы найти его старые книги, которые он у тебя оставил перед отъездом на Острова. Мы с Агеной столкнулись… кое-с-чем неприятным.

Женщина удивлённо подняла брови, откладывая деревянную ложку на стол.

— Матвей не уезжал на Острова, милый, он был здесь, в Лучезарах какое-то время, но недавно уехал на север, в Земли Самоцветов.

Тумун застыл с ложкой у рта в недоумении.

— То есть как?

Мир в сознании колдуна дрогнул. Родной дядя, который научил его главному ремеслу, сейчас обманом скрылся, отбирая возможность написать и спросить совета? Не похоже на него.

— Я не знаю многого, сын мой, но я скажу так. Матвей почти два года скитался по нашей Долине, изредка заезжая в Лучезары и навещая меня. Он всё твердил о каких-то твоих опасных идеях и искал место с самыми слабыми потоками магии. Какой-то заезжий торговец подсказал ему, что самые немагические места находятся в горах, поэтому с месяц назад он крайний раз наведался ко мне и больше не являлся.

Тумун задумался. Зачем дяде понадобились места, природно ослабляющие любого колдуна? Всё равно, что добровольно связывать себе руки. Дядя бы так не поступил без явной причины. Что всё это значит?

Звуки с улицы становились всё громче — толпа проходила мимо дома. Звон монет, смех и громкое пение перебивались протяжным воем женских голосов.

— Мам, что происходит? — Тумун встал из-за стола и в два больших шага пересёк комнату.

Его взору предстало дикое цветное шествие: разодетые в яркие дорогие ткани люди тянулись вдоль улицы, гудели дудки и смеялись маленькие дети. За толпой семенили какие-то оборванцы в ужасно грязной потёртой одежде и подбирали брошенные монеты. Удивительно разношёрстная компания.

Спустя минуту Тумун понял, что за вой так резал его слух: в самом центре шла красивая молодая пара в белом, а за ними, торопясь и прихрамывая, следовали женщины в черных одеждах. Они плакали и стенали, будто бы вокруг не было праздника, будто бы вся эта процессия — траурная.

— Ах, красивая свадьба, как считаешь? — мать подошла к колдуну и тоже обратила внимание на проходящих людей, — Белославу замуж выдают за приезжего мастера с гор.

Парень, не старше самого Тумуна на вид, казался весьма суровым горцем. Несмотря на белые свадебные одежды, сверкающие драгоценными камнями, он оставался собранным и будто бы совсем отстранённым от празднества вокруг. Его черные брови были сведены к переносице, а круглое лицо не озаряла и тень улыбки.

Невеста рядом с ним же, наоборот, казалась очень довольной происходящим. Её горделивая походка и волевой взгляд пронзали холодом, будто крича: «все эти богатства вокруг принадлежат мне! Завидуйте же!» Их настроения разнились настолько, что оставалось только диву даваться, как вообще мог случиться этот союз?

— Жалко, конечно, увезёт он её к себе в Земли Самоцветов, поди горевать будет по родимому дому! — вздохнула женщина.

Тумун отчего-то подумал, что горевать будет совсем не Белослава, а её новоиспечённый муженёк. Судя по всему, нутром он яро противился этому браку.

— У нас в Трёх лесах давно не праздновали свадеб, но я все же не могу припомнить, чтобы на них кто-то так плакал навзрыд, — признался колдун.

Даже на недавних похоронах он не слышал такой скорби.

— Ну как же, свет мой, это всё древние обычаи, — объяснила мать, — невеста уходит из отчего дома жить в другую семью, стало быть в своей семье она умирает. А мёртвых надобно оплакивать, чтобы они не возвращались.

Тумун почувствовал, как по спине пробежал холодок. Оплакивать и провожать живого человека, точно мертвеца… Уму непостижимо.

Его сердце охватила странная тревога.

— Нельзя так, — заключил он.

— Нельзя нарушать обычаи, чтобы не гневить предков, сынок.

— Обычаи — это давление мёртвых людей на жизни живых. Чему могут научить мертвецы? Уж точно не тому, что делать надо, а что не надо. Если бы они знали, как правильно, то не умерли бы.

— Свет мой, — с тяжёлым вздохом она положила руку на плечо сыну, — кому как не тебе знать, что с душой после смерти делается. Маются они, а мы их радуем.

Маются? Тумун обратил нечитаемый взгляд на мать. Почему она так подумала? Души, переходящие через Смородину не возвращаются в мир живых и точно не могут поведать о своей нелёгкой судьбе на том берегу.

«А много ли неприкаянных могут ходить к твоей матери?» — съехидничал голосок в голове. Тумун захотел дать себе отрезвляющую пощёчину за эту мысль.

— Неужели к тебе батюшка мой… — он не успел договорить, как увидел неуверенный кивок в ответ.

— Я не видела его, но точно знаю, что он иногда заходит навестить меня.

Голоса за окном стихли — толпа добралась до большой площади в центре деревни и остановилась там, но в голове колдуна не было тишины.

Может ли неупокоенная душа отца быть тем, ради чего дядя постоянно возвращался в этот дом? Или у его странствий была совсем иная цель?

Круговорот неугомонных мыслей прервал зевок матери.

— Свет мой, уже за полночь перевалило, стоит всё-таки лечь отдыхать. На завтра есть много дел, не стоит сейчас тревожиться по пустому, — она потрепала сына по волосам и направилась убирать со стола.

Всё верно. Утро вечера мудренее.

— Мам, а дядя случайно ничего у тебя не оставлял?

Женщина, уносившая расписные блюдца для заваренных трав, кивнула на дальнюю дверь из комнаты.

— Я оставила всё в твоей старой спальне, он ночевал там, когда приезжал сюда.

— Спасибо! — он обогнул стол и, отобрав блюдца, крепко обнял женщину, — Люблю тебя, мам.

Маленькую комнату озарил мягкий свет от дрожащего в руках Тумуна пламени свечи. Дом. И всё же, как давно он тут не был. Колдун сделал глубокий вдох и расслабленно выдохнул. Он провёл шершавой ладонью по подоконнику и открыл окно. В лицо ударил тёплый летний ветер, принёсший с собой запах местных цветов и мерный звук речных волн.

— Вот не было — не было и снова здрасьте, приехали, — Тумун дёрнулся от неожиданности, едва не выронив свечу, — ещё и шугается, негодник. Давно-ль так вырасти успел?

Шуршащий голос раздавался из-под кровати и казался смутно знакомым.

— Ишь, зазнался, родных не узнаёт уже.

Кудрявую голову озарила догадка. Его самый добрый друг из детства!

— Баюн?!

— То-то же, — засмеялся он, —