На затравку. Моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось - Чак Паланик

В фильме «Звонок» героине говорят: «Осталось семь дней». На таинственном видео с проклятой кассеты – намеки на то, что будет происходить дальше. По мере того как разворачивается действие, мы с восторгом подмечаем визуальные подсказки, которые нам дали вначале. Похожий прием Сэм Рэйми использует в фильмах «Зловещие мертвецы» и «Затащи меня в ад». А в метахоррорах вроде «Крика» и «Хижины в лесу» применены «часики» из ранних фильмов ужасов.

Вы можете заметить, что такого рода введения с кратким изложением реже используются в литературе – вероятно, потому, что на бумаге это слишком упрощает восприятие событий. Однако если использовать прием умело, можно поймать читателя на крючок, заранее посулив ему интересное развитие сюжета. Прекрасный пример – «Человек, который влюбился в Луну» («The Man Who Fell in Love with the Moon») Спэнбауэра (мальчик выполняет свои утренние обязанности по хозяйству, и одновременно читатель видит короткие отсылки к дальнейшему сюжету). Еще один пример можно найти в моей «Биографии Бастера Кейси», где некий персонаж кратко излагает события всей книги, объясняя рассказчику, как получить скидку на авиабилеты «по смерти близкого».

Хорошие «часики» ведут обратный отсчет и тем самым создают дополнительное напряжение. А также подсказывают нам, чего ждать, давая отдых мозгу и позволяя дать волю эмоциям.

«Ружье» – совсем другое дело. Если «часики» будут тикать в течение определенного промежутка времени, то «ружье» вы можете достать в любой момент – и тем самым подвести историю к кульминации. Называется оно так в честь чеховского ружья, знаменитого принципа драматургии: если персонаж в первом акте вешает на стену ружье, то в последнем оно должно выстрелить.

Классический пример: неисправный котел в кинговском «Сиянии». Нам почти сразу сообщают, что рано или поздно он взорвется. История могла бы тянуться до самой весны, если бы не… взрыв котла.

В «Бойцовском клубе» и «Удушье» таким «ружьем» стала ложь, с помощью которой персонаж добивался сочувствия других людей. В первом случае это группа психологической поддержки, во втором – герои, спасшие его от удушья. Чтобы схлопнуть повествование, мне оставалось лишь публично вывести лжеца на чистую воду, а дальше сообщество либо принимало его, либо уничтожало.

«Часики» – то, о чем вы постоянно напоминаете читателю, а «ружье» надо показать в самом начале и спрятать до лучших времен, надеясь, что читатель о нем забудет. Когда же вы наконец выстрелите, это должно быть неожиданно и неизбежно одновременно. Как смерть. Или как оргазм в конце полового акта.

Еще один пример идеального американского «ружья» – Салли Томато из «Завтрака у Тиффани», сидящий в тюрьме гангстер, о котором мы узнаем в начале повести и тут же забываем. Время идет, действие разворачивается – а про гангстера ни слова. И наконец все погружается в хаос: главную героиню арестовывают и обвиняют в содействии видному криминальному «боссу». Далее следуют два события меньшего масштаба: разбивается на джипе брат Холли, Фред, а у нее самой случается выкидыш после падения с лошади в Центральном парке.

В качестве «ружья» может сыграть «жертвоприношение второго акта». Это неизбежная смерть какого-нибудь незначительного персонажа, отмечающая переход от комедии к драме. Например, смерть Большого Боба в «Бойцовском клубе». Аборт в «Кабаре» или гибель пожилого друга Вудхаузов, Хатча, в «Ребенке Розмари».

В «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» «часиками» служит постоянно уменьшающееся число участников танцевального марафона. «Ружьем» можно назвать сердечный приступ Рэда Баттонса, из-за которого Сюзанна Йорк впадает в истерику – и начинается хаос. Кстати говоря, Рэд – классический положительный персонаж, ветеран Первой мировой, он даже танцует в форме и умирает по своей вине – его смерть в каком-то смысле сродни самоубийству. Ну а Джейн Фонда – бунтарка, которую необходимо казнить. Как и в «Пролетая над гнездом кукушки», свидетель становится палачом. Он же и рассказывает нам историю, пользуясь необычным приемом – постоянно забегая вперед. Вся картина целиком открывается зрителю лишь в конце фильма.

Так, погодите. Я сам забежал вперед. Понятия пай-мальчика, бунтаря и свидетеля мы рассмотрим позже.

А пока подытожу. Если вы придете ко мне и скажете, что ваш роман насчитывает уже восемьсот страниц, а конца-края не видно, я спрошу вас: «Где ваши «часики»? «Про «ружье» не забыли?»

Я посоветую вам убить Большого Боба или Рэда Баттонса и тем самым подвести свой выдуманный мир к шумной, шальной и яростной кульминации.

НАПРЯЖЕНИЕ: ИСПОЛЬЗУЙТЕ НЕОБЫЧНЫЕ СОЮЗЫ И СВЯЗКИ

Вспомните, как рассказывает историю взбудораженный ребенок. Предложения хлещут из него сплошным потоком, почти без пауз. Вот это скорость! Получается очень похоже на музыку, на песню.

Этот энтузиазм можно сымитировать, используя необычные связки между набегающими друг на друга предложениями. Да, начинать все предложения с союза «и» – допустимый прием, я сам так делаю в «Истории одной любви». Но есть бесчисленное множество псевдосоюзов, которые так и ждут, когда вы их изобретете.

В рассказе «Правда жизни» я использую короткие фразы из двух слов: «даже если», «даже тогда», «пускай даже», имитируя звучание драм-машины в музыке «новой волны» 80-х. Если точнее – песню «Heartbreak Beat» группы «Psychodelic Furs». Бесконечные простые предложения в составе сложного громоздятся друг на друга, но все эти «даже тогда» поддерживают заданный ритм.

То же самое в рассказе «Весь отец», где я постоянно прерываю длинные предложения словом «отец», превращая его в звукоподражание, эдакое «бах!» или «чпок!». Оно отбивает ритм и, по мере приближения к финалу, звучит все чаще и настойчивей, имитируя усиление динамики в музыке и заодно (надеюсь) крик ребенка, который вновь и вновь зовет папу.

Любая история – это эксперимент.

В рассказе «Посмотрим, что будет» я наращиваю темп и напряжение, нанизывая простые предложения в составе одного очень длинного и сложного при помощи слов «а затем», «после чего», «и тут». Читать такое утомительно, поэтому я перемежаю эти свирепые стремительные пассажи сценами поспокойней, написанными в более традиционном ключе.

В рассказе «Лошара» я хотел сделать упор на предложениях, в которых заложено противоречие. Например: «Книжка на вид красная, хотя она голубая». Или: «Салли тянется за палкой, только это дохлая змея». Постоянно используя слова вроде «только», «хотя», я создаю ощущение ритма и одновременно абсурда: утверждаю что-то и тут же противоречу сам себе.

Своего ученика я призвал бы резать повествование, как режиссер режет пленку. С этой целью можно использовать повторяющийся припев: «Первое правило Бойцовского клуба – никому не рассказывать о Бойцовском клубе…» или «Прости меня, мама. Прости меня, Господи». Таким образом мы подсказываем читателю, что сейчас будет переход к другой части повествования.

Или же организуйте сплошной поток событий, наращивая темп с помощью повторяющихся союзов и связок.

Своему ученику я посоветовал бы послушать речь детей. Или того, кто боится, что его перебьют, и выработал какие-то свои приемчики для привлечения внимания слушателя. Да, от самих историй недолго и заскучать, зато в вашей копилке появится немало приемов для того, чтобы повествование лилось непрерывной рекой, причем выглядеть это будут естественно.