Признание в любви - Борис Гриненко

– Помнишь лебедей весной?

– Когда отошли, чтобы не мешать им сесть?

– Но они пролетели. Их было пятеро… нельзя же сказать «штук».

– Осенью приезжали, – появилась улыбка, – проверить: сохранил ли он верность.

Смотрим в ту сторону, откуда они летели. Голубое небо, высоко-высоко прозрачные облачка. Не зря их называют перистыми. С удивлением замечаем две небольшие, яркие полоски радуги, почему-то с обеих сторон Солнца. Красота. Никогда не видели.

– Огненная радуга, – Ира и о ней знает. – На нашей широте её вообще-то не может быть.

– Что-то хотят сказать нам.

– Мифы утверждают: «к счастью».

Перебиваю:

– Счастье не разделили, а показали, что моя половинка больше, – это ты.

– Бывает и к несчастью. Предупреждение.

Обнимаю.

– Мы вместе, и никто нас не разделит.

Смотрит грустно. Гладит меня по щеке. Повторяю доводы медиков. Кивает. Фотографирую мою, земную красоту, и небесную:

– В Новый год будешь показывать оба чуда дома.

Потом прочитал, что радуга создаётся в облаке кристалликами льда, если они ориентируются строго горизонтально. Солнечные лучи преломляются, как в одной гигантской призме, обеспечивая спектральное разделение цветов. Явление не может наблюдаться к северу от 55° северной широты, поскольку так высоко солнце там не поднимается. Географические координаты Питера – 59° 57. Поэтому огненной радуги, по законам физики, здесь не может быть.

А она была – нам с Ирой!

15 Декабря. НМИЦ имени Петрова – 2.

Строгое здание с большими окнами, просторными коридорами. Отдельная палата, бытовые мелочи быстро утрясает старшая сестра, она сразу располагает к себе. Говорит, оглядываясь, будто тайну, что эта лучшая в отделении. Оплачиваю и послеоперационный срок пребывания. Разговоров об операции нет, все переживания внутри.

У меня отдельный диван в закутке, но разве можно уснуть? За окном яркие фонари, на цыпочках часто подхожу – не спит. Открывает глаза, силится улыбнуться (чтобы я успокоился). Целую и отхожу. С утра вызывают к различным врачам, анестезиолог особенно понравился. Приходил в палату, опасения с тромбозом отсёк сразу же, – мы и не таким делали, тем более что у вас тромбоз одной ноги, всё стабильно, проводимость вен высокая. Не переживайте.

Завтра операция. Ира, мягко говоря, волнуется. Принимает успокоительные, сижу долго рядом, задремала. Подхожу ночью – спит. Облегчённо вздыхаю.

17 Декабря.

Если не смотреть вниз, на землю, то может показаться, что ещё осень. Деревья во дворе закрывают памятник этого самого Н.Н.Петрова. Высокие ели подчёркивают яркость не опавших ещё листьев клёна. Пытались позавтракать – не к месту и не ко времени. И то и другое от нас не зависит. Особенно остро ощущаешь это, когда ждёшь. Для чувствительного человека ожидание превращается в пытку. У Иры сжимаются кулачки. Убеждаю уверениями врачей – не помогает. Логика бессильна. Обращаюсь к психике: «На городском семинаре по IT было больше трёхсот участников, ты вытянула два приза своим подчинённым – невероятное событие. На баскетбольном матче семь тысяч зрителей, два приза – один достался тебе. Высшие силы на твоей стороне».

Где же каталка? Шаги в коридоре, испуганные Ирины глаза. Входит профессор, мы встаём, он огорошивает:

– Операция откладывается. Врач из 40–ой рекомендует подстраховаться, установить фильтр на вену. У них в клинике сейчас свободно …Не переживайте вы так, ничего страшного.

– Но в заключении Мариинской написано, что проблем нет, ваш флеболог тоже подтвердил, что можно оперировать …Вы сами говорили. Комиссию прошли ещё 21 ноября. Скоро Новый год.

– Ваша опухоль развивается очень медленно. За месяц ничего не может произойти. Не беспокойтесь.

Выписывают. Правильнее – выталкивают. Состояние ужасное: как же так, обещали… Читаем выписку, рекомендовано: «Операция, химиотерапия, лучевая терапия».

Вечер, словно просроченный сыр, затянут серой плесенью облаков. Шторам на окнах не удалось закрыть ускользающий день. Пытаемся заниматься тем, чего нет, – всё было переделано накануне госпитализации. Когда неожиданно ломают планы, к чему тщательно готовились, то сначала отчаиваешься, потом раздражаешься. Вначале ругаешь других, потом и себя – что не так сделал? Но ведь это – ведущее научное онкологическое учреждение в Питере.

18 декабря.

Больница № 40. Сестрорецк, новые корпуса в большом парке, в отделении практически пусто, дают одноместную палату с дополнительной раскладушкой. Предупреждаю врача: «Если что-то необходимо делать дополнительно, мы оплатим». – «Ничего не нужно». Не первая ночь, не в первой больнице. Всё равно не уснуть. Обоим. Первая в жизни операция. Утром приходят, увозят на каталке. Перед лифтом целую, губы холодные. Мне говорят: «Дальше нельзя, ждите».

Хожу три часа, сидеть не могу. Что случилось? В голову лезет одно страшнее другого. Бежит хирург. Наваливаюсь на стенку.

– Успокойтесь, всё нормально. Долго потому, что не смогли поставить фильтр. У супруги такая структура сосудов. Мы пробовали в вену больной ноги, потом здоровой – не получилось.

В науке просто: проводят эксперименты с бездушной материей, пока не получится. В медицине – живые люди, не повторишь. Распоряжаются нашими телами, иногда – не только.

Привозят Иру. После операции необходим полный покой, никаких движений шесть часов. Лежит бледная, шёпотом рассказывает, что чувствовала. Всё время была в сознании. Заклеенные дырки на обоих бёдрах, болит. Приходит оперировавший врач – молодой, здоровый парень, похоже, штангист. Они там многие такие, похоже, своя секция тяжёлой атлетики, горы своротят, не то что вены:

– Завтра хорошо бы сделать томографию, посмотреть, в чём дело, почему не устанавливается. Услуга платная, можете оплатить?

– Я вам до операции предлагал сделать всё, что требуется. Вы отказались – теперь спрашиваете. Конечно, заплатим.

Вечером побежал заказать пропуск для машины на въезд. А если бы своей не было – до лабораторного корпуса полкилометра, и это сразу после операции, когда нельзя ходить? Ждём недолго. Вызывают, осмотр занимает считанные минуты. Выходит врач, который смотрел: «Да, действительно, установка кавафильтра невозможна из-за структуры вен». Очевидный наш вопрос оперировавшему врачу, штангисту, он сидит со мной:

– Почему не посмотрели на КТ до операции? Зачем полезли портить вены?

– Нам сказали, мы и делали.

– Вы же врач, сами что думали?

Молча пожимает плечами, видимо, больше нечем, они-то у него мощные …Кстати, у них завотделением тоже доктор медицинских наук (скорее, некстати).

Приходилось сталкиваться с врачами. Сложилось впечатление, что если врач, то доверяешь. А тут? Не навреди – primum non nocere – старейший принцип медицинской этики, Гиппократ. Ведь должны были (!) посмотреть ещё в Петрова, и опухоль уже удалили бы.