Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

постоянно думаю с тех пор, как мы вернулись, до и во время каждой последующей мысли?»

— Знаю.

— Скажи мне.

— Ты хочешь его увидеть, своего отца, выследить его.

Она закусила губу.

— Что ты об этом думаешь?

— Я хочу, чтобы тебе ничего не угрожало.

— Так и будет.

— Сказать — это одно.

— Сказанное может быть чем угодно.

У нее был секрет выживания, о котором он знал: она воспринимала мозг как сердце, а сердце как мозг.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я тебя сильнее.

Он провел большим пальцем по тонкому изгибу ее скулы.

— Моя любовь — самая сильная.

— Бесконечная.

— Дважды бесконечная.

— Дважды не бывает.

Он пододвинулся ближе и соединил поцелуями едва уловимое созвездие веснушек на ее лбу, а затем сказал:

— Дважды бывает. Моя и твоя.

Она заключила его в объятья.

— Чудесно.

— Давай поговорим о нашем ребенке, — сказал он и поцеловал ее в щеку.

— Давай.

— Мы состаримся вместе, но, когда у нас будут дети, мы также вместе помолодеем, мы будем смотреть на мир их глазами.

— Адам.

— Что?

— Мне это нравится. Я хочу прожить две жизни с тобой, больше, если б только могла.

— Все частицы притягиваются друг к другу, но что движет системой любви?

— Золотое сечение. Окситоцин.

— Слишком просто.

Она забралась на него, посмотрела вниз на его лицо и сказала: «Родственные души», а затем не сдержала улыбку.

— Серьезней.

— Это того не стоит.

Он перевернул ее под себя.

— Я придумал имя.

— Какое? — спросила она, прижавшись ухом к его ключице. Это место усиливало звук сердцебиения, как примитивный стетоскоп, и он подумал, что может увидеть, как вздрагивает ее голова в ритм сердца. Несмотря на всю неравномерную энергию, или, возможно, из-за нее он знал, что оно долго не протянет, его сердце, не так долго, как у среднестатистического человека. Оно выгорит, как огромная звезда, превратится в красного гиганта и наполнит его грудь невидимым сиянием. Он вдохнул и произнес имя: «Исаак».

Когда она закрыла глаза, он мог бы поклясться, что видит, как они бегают под веками, словно во время фазы быстрого сна. Дым в ее мозгу приобрел форму мальчика. Спустя мгновение она сказала «Исаак» и обняла его крепче.

Бык в лабиринте

Добравшись до своего нового белоснежного дома, Исаак отметил, каким скучным он был снаружи в сравнении с домом Старика и каким пустым внутри без отца. У них во дворе не росло ничего, кроме кустов. Он привык следовать подъездной дорожкой к своему старому дому и видеть голубой велик с позолоченным звонком у входных дверей. Теперь он ходил по дорожке в уродливых черных пятнах на цементе, оставшихся от прошлых жильцов. Мама еще не вернулась с работы, поэтому он приподнял вытертый дверной коврик с надписью «В гостях хорошо, но дома лучше» и взял запасной ключ. Ему хотелось, чтобы ключ был из кости и подходил к замку пиратского сундука с сокровищами, но всё, что он мог открыть, — лишь входные двери этого гадкого дома, белого, как яичный белок.

Он бросил тяжелый космический рюкзак у дверей и снял ботинки, которые когда-то светились в темноте. Мама не разрешала пачкать ковер, пусть даже он казался одним большим кофейным пятном. На кухне он забрался на стул у столешницы. Обладая Вакуумным мозгом и всем прочим, он давным-давно запомнил мамин номер и обычно звонил ей с телефона на столешнице.

Дзинь! Дзинь! Дзинь!

— Солнышко?

Картины Бессмыслицы вновь наполнили глаза Исаака, и он заговорил, чувствуя ком в горле.

— Мам, меня побили.

Он всхлипывал.

— О, солнышко. Я уже еду домой. Будь там. Мне только что звонил директор школы. Не волнуйся. Всё будет в порядке.

— Хорошо.

Ее голос еле слышно вздрогнул, когда она сказала: «Я тебя люблю».

* * *

Вернувшись домой и поговорив с Исааком, прижимавшим к носу пакет замороженного горошка, мама, подоткнув одеяло, уложила его спать. Исааку приснилась одна из ночей в его старом доме, или все ночи как одна: снег они всегда побеждали вместе. Папа разводил огонь в камине, пыхтя и почесываясь, изображая пещерного человека, а Исаак иногда превращался в ревущего динозавра, преследовавшего его, мама в это время готовила горячий шоколад с зефирками, плавающими на поверхности. Самое важное задание Исаака заключалось в том, чтобы притащить на кушетку все одеяла, какие он мог найти, а затем выбрать фильм для семейного просмотра. «Подарок на Рождество» был одним из самых любимых, особенно эпизод, когда главный герой становится Турбомэном и спасает своего сына. Сверхспособности Робота. Бип бип боп. Боп боп бип. Когда он проснулся, то был готов вновь расплакаться, пока не услышал этого запаха, запаха из его сна. Горячий шоколад. Он слышал маму на кухне. Цик-цок-цик. Цок-цик-цок. Прошел небольшой дождик, разбросавший капельки по стеклу, однако за окном было еще светло. Когда он был младше, то думал, что на самом деле остатки дождя — это слюна огромного темного животного, страдающего бешенством, которое караулит его снаружи, крадучись от окна к окну. Много ночей мама или папа, а иногда они вдвоем, стояли у окна и охраняли его сон.

Бряцание на кухне прекратилось. Мама просунула голову в двери, и ее золотистые волосы свалились набок. Она улыбнулась ему.

— Мам?

— Да, солнышко?

Она присела на кровать рядом с ребенком в коконе из одеял.

— А ангелы существуют?

— Ангелы? — переспросила она. Ее тонкие брови слегка приподнялись.

— А папа ангел?

Тонкая кожа под глазами сжалась, и брови приняли исходное положение. Она положила теплую руку Исааку на грудь.

Что-то было не так у папы с сердцем. Исаак задумывался, не разбили ли его. Он знал, что это не Мама, потому что они очень любили друг друга. Это было что-то другое, непонятное ему. Мама говорила, что папа был вроде упавшей звезды, такой прекрасной, горящей ярким пламенем. Если так гореть, то долго это продолжаться не может. Думая о маминых словах, Исаак вспоминал статью из «Энциклопедии», которую читал папа, о том, что комета Галлея живет уже сотни лет, пусть даже ее последнее появление было задолго до рождения Исаака, и в следующий раз она пролетит, когда он будет по-настоящему старым. Он помнил, что она неслась ох как далеко и в то же время горела так ярко, что можно было ее увидеть, если знать, куда смотреть.

— Почему папа не может быть той кометой?

Когда он спрашивал об этом маму, она начинала плакать.

Сейчас, задумавшись над его вопросом, она не заплакала, и Исаак этому обрадовался. После паузы она ответила ему: