Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Они начали прощаться. Кто мог подумать, что это была их последняя встреча»[1998]. Действительно…

«Перед выходом из дворца выстроились рядами конные конвойные, которым предназначено было замыкать весь кортеж. Перед дворцом стояли три царских открытых автомобиля… Бывший царь вышел из дворца и твердым шагом направился к автомобилю в сопровождении А. Ф. Керенского. Некоторым очевидцам казалось, что у бывшего царя на глазах навернулись слезы. Одет он был в военную форму. Около него шел Алексей Николаевич в своей матросской рубахе с ефрейторскими погонами. Александра Федоровна вышла без посторонней помощи: она оправилась от своей болезни незадолго перед отъездом. Великие княжны, одетые в легкие светлые платья, поражали своим больным видом: они недавно перенесли тиф; головы были бриты»[1999].

Дочь доктора Евгения Сергеевича Боткина рассказывала, как он прибыл накануне отъезда в Александровский дворец. «Говорили потом, что эта ночь отъезда из родного дома в неизвестные места была очень тяжела. Отъезд был назначен в 1 час ночи, а выезжали они около 6 утра. Великие княжны много плакали, императрица тоже была встревожена, а мой отец ходил от одних к другим с бутылочкой капель и всех утешал. Когда все уселись, Керенский подскочил к автомобилям и повелительно крикнул:

— Можно ехать!

Тотчас же весь поезд тронулся по направлению к императорской ветке.

Из лиц свиты их величества сопровождали: фрейлина графиня Анастасия Васильевна Гендрикова, гофлектериса Екатерина Адольфовна Шнейдер, генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал Василий Александрович Долгоруков, Петр Андреевич Жильяр и мой отец»[2000]. Всего сопровождавших было 39 человек.

В газетах 1 августа люди прочли: «Временное правительство в секретном совещании постановило перевести в Тобольск бывшего императора и его семью… Решение это вызвано контрреволюционной агитацией, о которой стало известно Временному правительству. Имелись сведения, что возможны попытки к освобождению из Александровского дворца бывшего царя»[2001]. Высылка детей официально объяснялась их собственным выбором, что было ложью.

В Тобольск с узниками поехали также комиссар губернии Василий Михайлович Вершинин, комиссар Временного правительства архитектор Павел Михайлович Макаров и начальник охраны Евгений Степанович Кобылинский с отрядом из 337 солдат и семи офицеров. Поезд, состоявший из трех международных спальных вагонов, вагона-буфета и нескольких вагонов 3-го класса (для охраны), шел под японским флагом.

«Поздно вечером 4 августа поезд с бывшим самодержцем подошел к речной пристани Тюмени. Все пересели на пароход «Русь», но погрузка вещей продолжалась до утра. 5 и 6 августа царь с семьей продолжили путешествие по воде. Николаю II, его супруге и сыну предоставили по каюте 1-го класса, дочерям — одну пятиместную, свита расположилась в коридоре. Стрелки, ехавшие с ними в поезде, поместились внизу. В первый день, после обеда, пароход прошел мимо села Покровского, родины Григория Распутина… Прибытие вечером 6 августа в Тобольск не означало переезда в город: в доме («губернаторском дворце») не все было готово, ремонт не закончился. На пароходе жили еще неделю… Тринадцатого августа утром семья перебралась наконец в губернаторский дом, в революционном духе названный «домом Свободы»[2002].

Корреспондент «Петроградского листка» сообщал: «Николай Романов кажется равнодушным и сдержанным… Его находят только постаревшим, он кажется старше своих 49 лет: бородка поседела. От той выправки, к какой мы привыкли на фотографиях, не осталось и помина. Быв. царица чувствует себя совершенно здоровой… Бывший наследник Алексей, дочери Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия на здоровье не жалуются. Вся семья разместилась в 4-х комнатах, 5-я представляет общую столовую, да еще для прислуги имеется небольшой надворный флигелек. Обстановка самая обыкновенная, какую можно встретить в провинциальной зажиточной семье. Одежда, обувь, верхнее платье взяты были с собой только в необходимом количестве, никаких парадных костюмов нет… Романовские дни проходят в Тобольске однообразно… Быв. царь ведет работу над своими мемуарами, но, как говорят, — рвет большую часть написанного…»[2003]

Жизнь семьи действительно была однообразной. Обычно вставали в 9 часов утра и после утреннего чая занимались каждый свои делом — Николай со старшей дочерью читали, младшие дети делали уроки. Александра Федоровна выступала учительницей Закона Божьего и читала вместе с Татьяной Николаевной…

Игры в карты и в домино, отец читал вслух, в основном, русских классиков. Единственным физическим упражнением стала для Николая распилка бревен, доставленных по его просьбе вместе с пилами и топорами. Развлечением были домашние спектакли, в которых участвовали все члены семьи. Гулять за оградой губернаторского дома не разрешали[2004].

Баронесса Софья Буксгевден свидетельствовала: «Жители города не были враждебны, город находился слишком далеко, чтобы туда проникала пропаганда, и в нем преобладали патриархальные обычаи. Император все еще был в Тобольске Императором, и многие люди снимали шапки, когда проходили мимо губернаторского дома. Когда Императорскую Семью приводили в церковь, толпа держалась на расстоянии, при этом многие крестились, когда мимо них проходил Император. Многие из купцов также посылали в подарок еду, некоторые открыто, другие анонимно»[2005].

Жильяр в сентябре впервые услышал от Николая слова сожаления о его отречении. «Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль стала преследовать его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний». В такой ситуации оставалось только одно: жить «по нужде» каждого дня», радоваться маленьким радостям и, как всегда, верить в милость Божью»[2006].

А Царское Село после отправки царской семьи в Сибирь не пустовало. Жившая там Татьяна Евгеньевна Мельник-Боткина могла наблюдать: «В Царском же Селе и Петрограде процветал в то время двор Керенского — «главноуговаривающего», или «императора Александра IV», как его тогда называли. В начале революции много было говорено о том, как дорого стоил императорский двор. Решили упразднить его, и начали с распродажи за бесценок великолепных лошадей и автомобилей, но потом, после знаменитых июльских дней, когда Керенский остался один со своими портфелями и скрывался от петроградских беспорядков в Царском Селе у комиссара Екатерининского дворца барона Штейнгеля, появился новый двор — двор Керенского, который тратил деньги в четыре раза больше прежнего двора.