Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Все лошади, экипажи скупались уже по баснословным ценам, и в великолепных экипажах, с коронами и английской упряжью, разъезжали грязные и затрепанные члены Совета солдатских и рабочих депутатов, а физиономии Керенского и Штейнгеля препротивно выглядывали из-за зеркальных окон автомобиля, за которыми привыкли мы видеть такие красивые и дорогие нам лица. Все императорские оранжереи опустошались для стола Керенского… Приезжая в Царское Село, Керенский со всеми своими гостями отправлялся гулять по парку, предпочитая бродить по хорошенькому садику императрицы Марии Александровны, примыкавшему к комнатам императора Александра II и помещению офицерского лазарета»[2007].

В интервью, опубликованном 20 сентября в «Известиях», министр внутренних дел Никитин объяснит: «Временное правительство сочло необходимым удалить их из Петрограда для того, чтобы ослабить или, вернее, в корне пресечь мысль о попытке восстановления их власти. Дальнейшие события показали, что Временное правительство было совершенно право. Представьте себе, что в корниловские дни семья Романовых находилась бы в Царском Селе. Как известно, около Петрограда группировалось немало частей, сочувствующих Корнилову. Пребывание Николая Романова под самым Петроградом могло послужить для некоторых военных кругов, вернее, для маленьких групп сугубым соблазном»[2008].

Немедленно после вступления в должность Верховного главнокомандующего Корнилов поручил своему штабу подготовить доклад о реформах в армии, для представления правительству. Доклад был составлен к началу августа полковником Плющевским-Плющиком при участии Деникина.

В Ставке 30 июля состоялось совещание, на котором присутствовали министры путей сообщения Юренев, продовольствия Пошехонов. Подводя итог обсуждению, Корнилов сказал, что «России сейчас нужно иметь три армии — армию в окопах, армию в тылу, работающую на нужды фронта, и армию железнодорожную… Эти положения легли в основу докладной записки Корнилова, представленной им Временному правительству»[2009]. Записка также содержала серию мер: «распространение на всю территорию России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных; восстановление дисциплинарной власти начальников; введение в узкие рамки деятельности войсковых комитетов с установлением ответственности их перед законом»[2010].

Деникин замечал: «31 июля Корнилов совершенно спокойно и уверенно говорит со мной о будущих перспективах, не предрешая насильственного кризиса»[2011].

Но пока Ставка разрабатывала программу Корнилова, в Петрограде Керенский уже искал ему замену. Уже 30 июля Савинков вызвал Филоненко в Петроград и сообщил ему, что «положение генерала Корнилова пошатнулось…, что лица, близко связанные со Ставкой, стремятся через посредство полковника Барановского дискредитировать генерала Корнилова в глазах министра-председателя… Министр-председатель высказал мысль, что надо искать другого Верховного главнокомандующего и что в конце концов, возможно, придется ему самому занять этот пост»[2012].

В Могилеве о таких настроениях в столице быстро стало известно. Лукомский писал: «Мы получали постоянные предупреждения, что неудовольствие против генерала Корнилова и Ставки среди Временного правительства все нарастает и что Совет рабочих и солдатских депутатов начинает настаивать на удалении генерала Корнилова и на разгоне контрреволюционеров Ставки»[2013]. Оптимизм, который разлился в Ставке после воцарения там Корнилова, быстро улетучился. «Веселым и интересным беседам во время обедов пришел конец, — подтверждал Хаджиев. — Верховный за обедом почти не разговаривал и часто, не окончив свою еду, уходил в свой кабинет. Нервы у всех в Ставке были натянуты, как струны, и казалось, что вот-вот приближается момент, когда струны оборвутся»[2014].

Корнилов с тяжелыми предчувствиями 3 августа прибыл в Петроград для первого — в новом качестве — доклада Временному правительству. Керенский принял Корнилова в библиотеке императора Александра III. Позднее оба собеседника вынуждены будут давать показания о своих беседах следователям по «делу Корнилова». Показания разойдутся диаметрально. По версии Корнилова, диалог в Зимнем дворце звучал примерно так:

— Со времени Вашего назначения Верховным главнокомандующим Ваши представления Временному правительству носят слишком ультимативный характер, — нападал Керенский.

— Эти требования диктуются не мною, а обстановкой, так как боеспособность армии слишком понижена, а противник, видимо, намеревается использовать такое состояние армии и разруху в стране, — объяснял Корнилов.

Здесь Керенский впервые поинтересовался:

— Следует ли мне оставаться для руководства государством?

Смысл своего ответа Корнилов передавал так:

— По моему мнению, влияние Ваше значительно понизилось; но тем не менее я полагаю, что Вы как признанный вождь демократии должны остаться во главе правительства, и другого положения я себе не представляю.

Керенский в связи с этой версией Корнилова очень резко отозвался о нем как о человеке, которому этого рода вопросы «просто были не по разуму». Премьер показывал, что, напротив, ему самому пришлось убеждать Корнилова, что уход его, Керенского, невозможен. «Я помню еще, — продолжал Керенский, — что на мой вопрос о диктатуре Корнилов в раздумье ответил:

— Что же, может быть, и на это придется решиться.

— Но ваш путь неизбежно приведет к новому избиению офицерства.

«Человеку, ничего не понимающему в политике», Керенский, по собственному признанию, устроил форменный экзамен на доверие и политическую благонадежность. Корнилов ни того ни другого испытания не выдержал»[2015]. В мемуарах Керенский добавит: «Во время обеда с Корниловым 3 августа я попросил его принять дисциплинарные меры в отношении некоторых штабных офицеров, чьи имена я ему сообщил. Однако никаких мер принято не было»[2016].