История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3 - Луи Адольф Тьер

не получил. Наконец, увидев со всех сторон приближение русских, что было верным признаком отступления французов, Макдональд самовольно двинулся к Тильзиту. Пруссаки, формально состоявшие под командованием почтенного генерала Граверта, но в действительности подчинявшиеся гордому, честолюбивому и ненавидевшему французов генералу Йорку, медленно отступали вслед за Макдональдом. Маршал хотел, чтобы они ускорили шаг, дабы избежать встречи с неприятелем, который был весьма напорист, но они отказывались ему повиноваться то под одним, то под другим предлогом, так что Макдональд стал испытывать к ним сильное недоверие, и, как мы увидим, не без оснований.

После перехода через Березину русские продолжили движение. Витгенштейн с Двинской армией передвинулся на Кенигсберг, пытаясь перехватить корпус Макдональда, Чичагов с Молдавской армией преследовал обломки армии в направлении Ковно, а Кутузов предоставил отдых своей главной армии в Вильне. Русские не меньше французов страдали от холода, но почти не страдали от нужды, их поддерживали радость при виде наших несчастий и надежда на наше уничтожение, удерживала под знаменами ежедневная раздача пищи, и они были, весьма сократившиеся численно, сплочены и полны пыла. Общая численность русских составляла не более 100 тысяч человек, вместо 300 тысяч, которыми они располагали в начале кампании.

При известии о наших бедствиях в Вильну прибыл император Александр, осыпал заслуженными наградами маршала Кутузова, осторожность которого восторжествовала, наконец, над всеми возражениями, и взял в свои руки руководство событиями, которые теперь должны были стать сколь военными, столь и политическими. Ведь Александр догадывался, да и знал, благодаря некоторым косвенным сообщениям из Пруссии и даже из Австрии, что там только и ждут избавления от альянса, в который вступили поневоле. Он не сомневался, что, начав дело подобающим образом, сумеет оторвать от Франции если не Австрию, то по крайней мере Пруссию. И Александр тотчас, со свойственной ему проницательностью и мягкостью, повел такие речи, какие более всего подходили к обстоятельствам. Он говорил, что пришел не завоевывать Германию и Польшу, а протянуть руку помощи угнетенным германцам, народу и королям, буржуа и дворянам, пруссакам и австрийцам, саксонцам и баварцам, помочь им стряхнуть опостылевшее иго и вернуть каждому то, что ему принадлежит, а себе забрать только то, что у него неправедно похищено.

Так, от его имени повсюду стали объявлять, что если пруссаки хотят вновь получить во владение часть Польши, он готов им вернуть ее и удержит за собой лишь до тех пор, пока они сами не вступят во владение. В Вильне, где он был у себя дома, Александр провозгласил всеобщую амнистию за все действия, совершенные против российской власти, и даже приказал распространить слух, что если поляки хотят обрести родину, он всецело расположен им ее предоставить, учредив отдельное королевство Польшу и став ее милосердным и либеральным королем. Нашедший прибежище при его дворе прусский министр Штейн, знаменитый писатель Коцебу и многие другие германцы, литераторы и военные, вели самые либеральные речи и настойчиво просили Александра провозгласить независимость Германии, смело двигаться вперед, не считаясь с остатками французов, и скорее выдвигаться на Вислу и Одер. Каждый новый освобожденный от французов кусок территории, говорили они, будет тотчас же доставлять ему новых пламенных и воодушевленных союзников. Такой политике противостояли только Кутузов, подозрительность которого была чрезмерной, и несколько офицеров, поглощенных соображениями чисто военными. Учитывая изнурение армии и опасаясь ее развала, они призывали остановиться, предоставить германцам освобождаться собственными силами, начинать переговоры с Францией и не затягивать без толку войну, которая за пределами России могла стать весьма опасной, в особенности против такого полководца, как Наполеон. По правде говоря, в отношении осторожности их речи были совершенно оправданы!

Но воображение Александра воспламенилось. Глубоко оскорбленный презрительностью Наполеона, возгордившийся до упоения ролью его победителя, он стремился к еще более великой роли, он хотел стать его уничтожителем и освободителем угнетенной Европы. Он думал развить достигнутый успех, призвать к себе правительства и народы, возмущенные угнетавшим их игом, пойти дальше и обратиться с прямым призывом к самой Франции, уставшей от своего владыки, объявить ей, что никто не намерен отнимать у нее ее законное величие. И тогда он сможет удалить со сцены Наполеона и стать царем царей и спасителем Европы. Честолюбие, подогреваемое обидой, захватило сердце Александра, он не хотел останавливаться и поэтому дозволил министру Штейну и его соотечественникам переместиться в отвоеванные прусские провинции и обещать там скорое освобождение Германии.

Генерал Дибич, начальник штаба Витгенштейна, следовал за Макдональдом по пятам, надеясь забрать у него прусский корпус, и в конце концов предложил генералу Йорку перейти к русским под видом капитуляции, вызванной обстоятельствами. Чтобы показалось, что прусский генерал сдался поневоле, достаточно было двигаться медленно, отстать от Макдональда и дать себя окружить. Его корпус намеревались не разоружать, а объявить нейтральным. Он должен был стать ядром будущей прусской армии, которой назначалось вместе с русскими содействовать освобождению Германии. Генерал Йорк был добрый патриот, но думал о будущем и долго размышлял из страха скомпрометировать себя перед своим двором. Он тайно передал полученные сообщения, вверг двор тем самым в великое смущение, получил в ответ только молчание, продолжал колебаться, но всё же замедлил шаг и дал себя окружить. Наконец, убежденный генералом Клаузевицем, которого к нему прислали, Йорк принял решение и 30 декабря, уступив, по его словам, непреодолимым военным обстоятельствам, подписал конвенцию о нейтралитете своего армейского корпуса, с оговоркой, однако, что она должна быть утверждена королем. Смысл конвенции угадать было нетрудно: она означала, что спустя короткое время прусский корпус просто-напросто присоединится к русской армии.

Молния, ударившая в неосторожно собранные горючие вещества, не подействовала бы быстрее, чем подействовала измена Йорка на всю Германию. В один миг весть о нем разлетелась из уст в уста. Йорка приветствовали от Вислы до Рейна как спасителя Германии. Барон Штейн и его соратники объявили, что он будет поставлен во главе всех частей прусской армии, какие удастся отделить. Они побуждали его двигаться на Тильзит, а затем на Кенигсберг, собрать генеральные штаты Старой Пруссии, провозгласить независимость родины, объявить, что король лишен французами свободы и потому ему не следует повиноваться, словом, вести себя подобно повстанцам Кадиса, которые действовали ради короля, без короля, несмотря на короля.

Генерал Йорк, рассудив, что сделал уже достаточно, не хотел заходить так далеко. Но, будучи обманут русскими, он согласился направиться в Кенигсберг и ожидать там приказов прусского двора. Однако там его ждали не приказы короля, а приказ его страны, поднявшейся как один человек, и командовавшей громче любых правительств. И Йорк выдвинулся вместе с русскими, восхваляемый, приветствуемый, обласканный Александром, политика которого получила в этом событии блестящее