The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

а колониальная кастовая система уступила место эгалитарному обществу свободных афроамериканских мелких фермеров.

Эта драма разворачивалась в подлинно международном контексте. Во Франции поборники прав человека эпохи Просвещения добивались освобождения колониальных рабов, и с самого начала революции встал вопрос о том, каким образом колониальные французы и, что особенно противоречиво, gens de couleur должны участвовать в демократизации французской политики. В Сен-Домингю процесс участия начался уже в феврале 1790 г., когда среди белых прошли выборы в колониальное представительное собрание. Еще раньше, в октябре 1789 г., делегация gens de couleur обратилась к Национальному собранию в Париже. Между событиями во Франции и на Карибском острове существовало прямое взаимодействие, хотя проблемы со связью исключали возможность прямой координации. Когда в ноябре 1791 г. на Сен-Домингю прибыли три комиссара от Национального собрания для обеспечения упорядоченной реализации новой (хотя и противоречивой) политики, принятой в Париже, они еще не знали, что в августе этого года вспыхнуло большое восстание рабов, которое удалось подавить лишь с огромным трудом.

Символический водораздел был достигнут в апреле 1792 г., когда Национальное собрание в Париже объявило, что белые граждане, gens de couleur, и свободные негры должны обладать политическим равенством. Это еще не означало освобождения рабов, но впервые закрепило основной принцип, согласно которому гражданские права не зависят от цвета кожи. Однако различные революционные группировки в Париже не собирались позволить своей самой ценной колонии идти своим путем. Под руководством бывшего раба Франсуа Доминика Туссена Лувертюра (или Л'Овертюра, 1743-1803 гг.), который встал на службу французскому правительству, революционная борьба сложным образом сочеталась с осторожными шагами к независимости. Франция, возможно, и смирилась бы с независимостью Гаити, если бы получила гарантии, что остров продолжит играть свою роль в трансатлантической системе французской меркантильности. Туссен Лувертюр, назначенный губернатором Сен-Домингю в 1797 г., по-видимому, понимал, что полный экономический разрыв нежелателен. Кроме того, он умело лавировал между Францией и двумя контрреволюционными державами-интервентами: Испанией (владевшей второй половиной острова Испаньола) и Великобританией. В 1798 году англичане отказались от дорогостоящей попытки захватить остров.

Затем Наполеон свернул эксперимент, отменив декрет Национального конвента 1794 г., отменявший рабство во всех колониальных владениях Франции; став в апреле 1802 г. первым консулом и подписав мирный договор с Великобританией, он направил военную экспедицию на Карибы, чтобы положить конец проекту автономии Туссена Лувертюра. Губернатор был арестован и вскоре умер в плену. Однако вернуть рабство в Сен-Домингю оказалось невозможно: чернокожие защищались и в ходе необычайно разрушительной партизанской кампании нанесли французской армии сокрушительное поражение в 1803 году. 1 января 1804 года было провозглашено независимое государство Гаити. Лишь в 1825 году Франция признала его и фактически отказалась от возможности отвоевать его насильственным путем. В условиях противодействия двух сильнейших военных держав того времени - Великобритании и Франции - большинство населения острова отменило институт рабства, существовавший на протяжении трехсот лет. Однако революция и война привели к разрушениям такого масштаба, что построить новое освобожденное и процветающее общество оказалось крайне сложно.

События на Гаити не вызвали цепной реакции. Зрелище революционной самоэмансипации не повторится ни в одном другом рабовладельческом обществе в XIX веке. Во Франции сигнал из Карибского бассейна послужил предостережением от излишней уступчивости в вопросе о рабстве: страна, провозгласившая в 1794 году полную эмансипацию, освободила остальных рабов только в 1848 году - через пятнадцать лет после того, как это сделала Великобритания, решительно боровшаяся с революцией. Во всех рабовладельческих обществах, и нигде больше, чем в южных штатах США, заказывались картины, которые вешались на стены в качестве напоминания об апокалиптическом "восстании негров", которое разразится, если рабам будет предложен хоть малейший компромисс. Вплоть до Гражданской войны, спустя более полувека после развязки на Испаньоле, пропагандисты южных штатов напоминали, что французские аболиционисты (Amis des Noirs) открыли ящик Пандоры для восстания рабов. Американские аболиционисты, в свою очередь, указывали на то, что только отмена рабства может предотвратить надвигающееся зло.

В отличие от революций в Северной Америке и Франции, гаитянская революция не происходила в обществе с ярко выраженной культурой письменности и книгопечатания. Свидетельства очевидцев существуют, но их не так много, а четко сформулированных программных заявлений - единицы. Даже о некоторых целях Туссена Лувертюра, человека многоликого, можно судить только по его действиям. Недавние историки проявили большую изобретательность в оценке этих источников и добавили совершенно новую грань к эпохе революций. Но долгое время дискурсивная скудость была одной из причин того, что Гаити не воспринималась всерьез в историях революции; казалось, что она не излучает универсального политического послания, помимо призыва к освобождению рабов во всем мире. Это не так. Но следует также признать, что революция во французском Карибском бассейне с самого начала разделяла атлантический дискурс свободы. И в англо-американской, и во французской критике абсолютизма большое внимание уделялось образу освобождения от ига рабства.

Уже англичанин эпохи Просвещения Сэмюэл Джонсон выражал удивление тем, что самые громкие призывы к свободе исходят именно от рабовладельцев. Некоторые из отцов-основателей США продолжали владеть рабами (хотя Джордж Вашингтон освободил всех своих), а Конституция 1787 г. и последующие поправки обходили этот вопрос молчанием. Только на Гаити - и нигде после него - программа расовой недискриминации, а затем и освобождения рабов приобрела непосредственное значение для людей, активно участвовавших в революции. Чернокожие и цветные, страдавшие от жесткой системы угнетения, перенимали идеи, ценности и символы Французской революции, пытаясь найти свое место в новом мире "бесцветного" гражданства, провозглашенного ею в 1794 г. Поэтому восстановление рабства вызвало в 1802-3 гг. апокалиптическую освободительную войну. А сохранение колониализма повсюду за пределами Гаити еще полтора века поддерживало противоречие между юридическими нормами равенства и отказом от них на практике.

Латинская Америка и Северная Америка в сравнении

Интеллектуальное воздействие принципов 1776 и 1789 годов не имело границ ни во времени, ни в пространстве. Почти везде (возможно, за исключением Японии) люди во все последующие эпохи апеллировали к свободе, равенству, самоопределению, правам человека и гражданина. Противодействие западной мысли, начиная с Эдмунда Берка и заканчивая французским историком Франсуа Фюре, изменило полярность и определило якобинский радикализм как источник "тоталитарной демократии" (по выражению Якоба Л. Тальмона, для которого Руссо был главным злодеем), а в более широком смысле - любой формы политического фанатизма или фундаментализма. Непосредственные глобальные последствия, с точки зрения реального взаимодействия, были значительно более ограниченными; они закончились, как мы видели, до границ России. В Китае Французская революция не имела реального резонанса до 1919 года, и даже тогда, по вполне понятным причинам, больший интерес вызвала антиимперская борьба