Фатальное прикосновение - Виктория Викторовна Балашова

совсем не слышно. После того, как спектакль закончился, по-моему, господин Каперс-Чуховской предложил актерам угощаться. Но они не пошли. Тут я и направилась в библиотеку, потому что голова разболелась. В столовой ваш Фёдор налил мне коньяку — Оленька посоветовала его выпить. Сказала, ей помогает от головной боли. Сначала я подумала, что Вера задремала… Но сразу поняла: что-то не так. Сидела она странно. Ну я и позвала на помощь.

Отпустив графиню, Курекин посмотрел на здоровенные, старинные часы. Они громко тикали, отсчитывая время для живых. Для мёртвых время останавливается мгновенно и больше не имеет никакого значения. Равно, как и погода за окном. Пётр Васильевич отодвинул портьеру. Капли дождя стучали в такт уходящим мгновениям.

— Кто же из этих господ убийца? — тихо произнес следователь, вспомнив события двухлетней давности, когда покушались на Генриетту де Бельфорд.

Тогда, во время спиритического сеанса, в практически полной темноте в неё вонзили кинжал по ошибке — хотели убить другого. От верной гибели графиню спас корсет, в который и воткнулся кинжал. Рана была неглубокой, а вот в душе несчастной наверняка остался куда более глубокий след. За столом слева от графини сидел князь Гагарин, а справа — Бобрыкин. Князя в тот вечер всё-таки убили, а вот Бобрыкин жив и здоров…

Банкира сложно было заподозрить в отравлении княгини Килиани, как, впрочем, и остальных из этой компании. Самым подозрительным выглядел герцог Карл де Шоссюр. Это можно было отнести на его закрытость, что легко объяснялось плохим знанием русского языка и недавним появлением в Российской империи.

В тот момент, когда Курекин уже собрался звать для беседы Ольгу Михайловну, из столовой раздался странный шум. Пётр Васильевич быстро подошел к дверям и распахнул их настежь. Внутри царила суматоха: возле окна стоял Свешников; мужчины пытались его утихомирить.

— Что происходит, господа? — мрачно спросил следователь, которому только драки и вызова на дуэль не хватало.

Все вздрогнули, а Герман Игнатьевич ответил:

— Никифор Иванович пытался открыть окно. Мы его остановили, хотя он настаивает. Хочет прорубить окно… на волю.

— Вашблагородь! Силён господин Свешников! Не одолеть. Я говорил, что надобно вас спросить сначала, а потом окна выламывать.

— Господа, давайте отойдём от окна и успокоимся, — Курекин постарался занять позицию между окном и Свешниковым. — Выпьем, закусим. А вы, Никифор Иванович, объясните, пожалуйста, свои действия.

— Извольте! Отсюда надо выбраться. Среди нас убивец. Нам что с ним до утра тут сидеть? А если супостат еще кого отравит? Я хотел выбить стекло и выпрыгнуть наружу. У нас ведь первый этаж. Вызывать экипажи, развести гостей. Вам подмогу позвать. Но меня начали останавливать. Возникает подозрение в сговоре! — хорошо подвыпивший штабс-капитан чуть пошатнулся, но удержался на ногах.

Пётр Васильевич осмотрел окно и убедился в том, что вреда ему особого не нанесли. Он задернул портьеру и со вздохом обратился к Свешникову.

— Видите ли, я считаю, что господа поступили правильно. Сейчас я объясню вам свой резон. А заодно, на всякий случай, и тем, кто еще захочет отсюда выбраться каким-либо путем, кроме естественного выхода через дверь. Итак, перво-наперво, как вы верно заметили, все присутствующие пока находятся под подозрением. Если преступник бежит через окно и скроется, что мы будем делать? Правильно, ловить, а поймаем ли? А так все здесь. Как дело раскроем, сразу его и возьмем без всяких сложностей.

— Le?! — спросил с возмущенным видом де Шоссюр. — Еt si c'était une dame?[10]

— Что сказал герцог? — обратился Курекин за помощью. Он французский знал в пределах нескольких фраз, распространенных в России, и сути сказанного не уловил.

— Герцог считает, что отравить могла и дама, — улыбнувшись, объяснила Ольга Михайловна. — А вы сказали «его».

— А, это! — Курекин махнул рукой. Желания вдаваться в нюансы русской грамматики у него не было, хотя по правде он не грешил на дам. Может, и зря. — Продолжим. Я хотел бы всё-таки объяснить, почему не нужно отсюда пытаться выбраться до утра. Мне сподручнее сейчас всех опросить. По свежим следам, как говорится. Завтра вы уже позабудете мелочи, которые могут оказаться важными. И, наконец, давайте представим, что сильный и могучий господин Свешников открывает окно…

— Оно забито на зиму, — проворчал штабс-капитан. — Не открывается. Надобно стекло бить.

— Во-о-от! Видите! Так вы еще и казенное имущество попортите, — радостно ответил Курекин, обнаружив очередную причину не открывать окон. — Так вот-с, предположим бьет господин Свешников стекло. На улице, посмотрите, ливень. Холодно. Первый этаж здесь высокий. — Он выглянул за портьеру. — Уже налило. Лужи сплошные. Далеко не все, Никифор Иванович, смогут спрыгнуть на землю.

— Я бы отпер дверь с той стороны. Никому прыгать не нужно, кроме меня, — гордо ответил штабс-капитан, уверенный в своей прекрасной физической форме.

— Да, но как вы откроете входную дверь в клуб? Она еще толще, чем ведущая в эту часть здания. Вам придется ездить по Москве, искать управляющего, вытаскивать его из постели… Вызывать полицию… За это время дамы замерзнут, да и про господ не стоит забывать. Только трупам показан холод, — пошутил следователь, но по лицам присутствовавших понял, что шутка не удалась. — М-да. Так вот-с, давайте перекусим, и я продолжу беседовать с каждым из вас.

— А лучше выпьем, — встрял Каперс-Чуховской и отправился к столику с бутылками. — Генриетта, Ольга Михайловна, кому что налить?

Генриетта подошла со своим бокалом и опять попросила красного. Ольга Михайловна в тот вечер нещадно мешала игристое с коньяком. На сей раз решила продолжить шампанским, тем более, что крымское она очень любила. Она хотела последовать примеру подруги и пить из одного бокала, но в суете со Свешниковым поставила его на стол. Теперь он затерялся среди прочих. Афанасия Никифоровича в отравлении княгини Радецкая не подозревала, но на всякий случай держала очередной бокал в руках, пристально наблюдая за тем, как он в него льет шипучий напиток.

Недовольный Свешников продолжал мерить шагами столовую. Он обходил гостей, столы, доходил до напитков и наливал себе водки. Курекину это не нравилось, и он решил от греха подальше сразу звать штабс-капитана для беседы.

— Ольга Михайловна, понимаю, что сейчас бы с вами поговорить и отпустить отдыхать, — тихонько сказал Курекин, стараясь не привлекать внимания к разговору, — но господин Свешников скоро будет не в состоянии давать показания. Хотел бы с ним переговорить, как можно скорее!

— Пётр Васильевич, делайте, как вам кажется правильным. Не беспокойтесь за меня. Я всегда готова буду поговорить. И с вами совершенно согласна. Никифора Ивановича надобно допросить и положить спать на оттоманку.

Проявив изрядную красноречивость, следователю удалось уговорить штабс-капитана пройти в гостиную.