Момент перелома - Александр Михайловский

Немного помолчав, Павел Павлович добавил:

– Итак, в связи со всем вышесказанным попрошу вас как следует подготовиться к этому визиту, как будто ваш подводный крейсер сразу собираются посетить… ну, э-э-э, три Дмитрий Анатольевича Медведева сразу, причем один из них в юбке. Одним словом, все на вашем подводном корабле должно блестеть, как у кота фаберже, а экипаж иметь вид, как положено в эти времена – лихой и придурковатый. Или не надо придурковатости – чай, не голливудская комедия про глупых русских. Пусть экипаж будет на своих постах и пусть все выглядят занятыми и чем-то сильно озабоченными. Но в тоже время рапорт, хлеб-соль и прочие атрибуты сердечной встречи должны иметь место. Как-никак встречаем, возможно, будущих императора или императрицу. Понятно, Степан Александрович?

– Не беспокойтесь, Павел Павлович, – заверил я, – все будет сделано по высшему разряду. Не подведем.

28 марта 1904 года 07:45 по местному времени. Поезд литера А, на подъезде к железнодорожному вокзалу г. Порт-Артура.

Позади осталась вся Россия, от Санкт-Петербурга и до Порт-Артура – почитай целый континент. Оставались последние версты долгого пути. За окнами ставшие привычными сопки плавно перетекали одна в другую, отличаясь друг от друга лишь редко разбросанными домишками китайских крестьян да деревьями с погнутыми морским ветром стволами. Откуда-то издали доносился праздничный перезвон колоколов. Пасха!

Великий Князь Александр Михайлович, кутаясь в наброшенную на плечи контр-адмиральскую шинель, нервно курил папиросу за папиросой, пытаясь в ароматном дыме спрятать нарастающее волнение. На вагонном столике лежал вскрытый пакет из плотной бумаги и странной прозрачной пленки. Пакет был запечатан сургучными печатями и надписан четким типографским шрифтом: «Его Императорскому Высочеству Великому Князю Александру Михайловичу Романову. Лично в руки, секретно, конфиденциально.» Пакет был вчера ночью передан на поезд Великих Князей начальником станции Пуланьдянь. На все настойчивые вопросы Михаила о том, как пакет попал к нему, старый путейский мялся, опустив глаза к земле а потом взмолился: «Не губите меня, Христа ради, Ваше Высочество, я Им Слово давал, супругой и детишками клялся. Это ж такие сурьезные люди, ну никак не могу, ей-Богу! Вот как война началась, у нас хунхузы озоровать начали. Странные какие-то хунхузы, их главный себя господин Цзянь называл. Стражники наши их поймать не могли, казаки тоже гонялись за ними, гонялись – да и плюнули. А давеча, значит, его Высокопревосходительство Наместник этих прислал. Десятка два их было – все в офицерских чинах, хоть и молодые. Форма на них такая особая была – сама зеленая, как тот гаолян, а под ней тельняшка морская. А в глаза, Ваше Высочество, им и вовсе лучше не смотреть, мрак там. Старший их аж цельный подполковник. Пошуровали они в балочках пару дней, а на третью ночь тут по соседству небольшая стрельба образовалась. Утром выходят на разъезд, с собой тащат рогожные кули и этого самого Цзяня, хитро связанного. А в кулях головы этих хунхузов – говорят, для отчета. А подполковник мне и говорит – Спасибо тебе, отец, не хунхузы это были, а японская разведгруппа…»

– Так и сказал? – переспросил Великий Князь Михаил, – «японская разведгруппа»?

– Ей-Богу Ваше Высочество, так и сказал, – крестясь, ответил железнодорожник, – Разведгруппа – слово какое-то новое; по смыслу понятно, а поди ж ты…

– Так это они передали тебе пакет? – Великий Князь Михаил бросил острый взгляд на Александра Михайловича, вертящего в руках злосчастный пакет.

– Не губите, ваше Высочество! – опять взмолился железнодорожник.

– Мишкин, оставь его… – Паровоз дал гудок, и Александр Михайлович поставил ногу на подножку вагона. – Дал слово, пусть держит. Что мы, японцы, чтоб пытать его? А то сейчас на крики Ольга выскочит, и будешь ты уже от нее отбиваться.

– Эх, была не была, – Великий Князь Михаил обхлопал себя по карманам, вытащил смятую бумажку и сунул ее в руку железнодорожника, затем вскочил на подножку отходящего поезда.

Старик развернул сложенную в несколько раз бумажку – и с денежной купюры на него глянула Государыня Императрица Екатерина Алексеевна во всей своей грозной красе.

В своем купе Великий Князь Александр Михайлович разорвал пленку и наискось взрезал пакет. Оттуда выпал тонкий листок бумаги и две фотографии – это была те сведения, за которые агенты иностранных разведок неверняка отдали бы немало золота.

Текст, отпечатанный четким шрифтом лазерного принтера, гласил: «Его Императорскому Высочеству Александру Михайловичу Романову. Получил информацию о Вашей встрече с нашим представителем, капитаном первого ранга Ивановым Михаилом Васильевичем. По прибытии в Порт-Артур Вас будут встречать капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич и подполковник морской пехоты Новиков Александр Владимирович. Надеюсь на дальнейшее сотрудничество на благо России. Подпись: Павел Павлович Одинцов.» Скрепляли все это послание замысловатая подпись с завитушками и круглая гербовая печать с двуглавым орлом, по кругу которой шла фантасмагорическая для этой реальности надпись «Специальный Представитель Президента Российской Федерации».

– Да-а, – Великий Князь отложил в сторону опасную бумагу и задумался. Специальный Представитель Президента… это, если на современный язык переводить, то какой класс по табели о рангах получается? Второй или Третий? Неважно! В любом случае, человек он там был не маленький. И вообще, просто так на такую высоту не поднимаются, особенно в республиках вроде американской или французской… Имея брата Николая Михайловича, записного франкофила, с которым часто приходилось спорить, Александр Михайлович представлял, что для достижения такого положения при республиканском строе надо иметь изрядно ума, а также здоровую долю воли, наглости и цинизма. На мысли о цинизме наводили методы уничтожения японских сил «под корень» – что в случае с Того, что на островах Эллиота, где из полутора тысяч гарнизона в плен были взяты единицы. Если, конечно господин Одинцов полностью контролирует своих военных. Мысли Великого Князя перепрыгнули на день завтрашний. «Ну что же, встретимся, поговорим, от нас не убудет. Вряд ли этот господин Одинцов человек, приятный во всех отношениях, но приходится принимать правила игры. Это мы оставили им такое наследство, из которого они не могут выбраться целый век. Потому и был так резок во время встречи на Байкале господин Иванов, а возразить ему было нечем, кроме, разумеется, великокняжеского гонора, но в данном случае невместно это. Дед бы узнал, до чего мы еще доведем Россию, в гробу бы перевернулся и так бы от себя добавил, у чертей бы уши покраснели. Так что, как говорят мужики, «дареному коню в зубы не смотрят», особенно если свой вот-вот сдохнет. А теперь, господин Одинцов, посмотрим на ваших подчиненных…»

Великий Князь взял первое фото в руки. «Да, вот ты какой, капитан первого ранга Карпенко, победитель Того. С виду обычнейший малоросский селянин, а поди ж ты! До Порт-Артура такого рода победы были только у Спиридова при Чесме и у Нахимова при Синопе. Но там были турки, то есть противник заведомо более слабой выучки, и их корабли стояли на якорях. Да-с, одним качественным превосходством тут не обойдешься. Сколько раз мы с Лендстремом пытались нащупать другой, но столь же успешный вариант и ни в какую – не выходит у нас полного разгрома, обязательно получается, что кто-нибудь из японцев уйдет. А ты рассчитал и ударил в нужном месте в нужное время – ни раньше, ни позже. Будем иметь в виду, что ты у нас, возможно, гений маневренного морского боя…»