Вкус свинца - Марис Берзиньш

девушек с медицинским образованием, вероятно, не такие жесткие взгляды на интимную жизнь, как у большей части общества. Все-таки образование что-то, да значит.

Под утро, ругая коммунистов и русских, мимо окна проковылял пьяный в хлам Яцис.

НОВЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ

Встретим, товарищи, день свой рабочий —

Плотник и пахарь, учитель и зодчий!

Пламя знамен согревает нам руки,

Как они выстыли в злобе и муке!

Кровь в наших жилах — горячая медь,

Нас ни фашист не пугает, ни смерть!

Шли наши дни за колючим забором

В тщетных мечтах о спасении скором,

Долго мы жили, сердца свои пряча,

Долго нас тьмою душила неволя,

Хватит нам сил, чтобы думать иначе,

Нам предназначена лучшая доля!

Нужно с утра приниматься за дело,

Противфашизма мы выступим смело,

Чтобы и плуг не тяжел был для нас,

Чтоб над заводами лился рассказ

Светлый о жизни, что жаждет начаться,

Где обретем мы свободу и счастье!

Здравствуй, наш день, трудовой и рабочий! —

Скажут и плотник, и пахарь, и зодчий.

Ждет нас, товарищ, удача в пути,

Нужно под знаменем красным идти.

АЙНАСМИЛГА

«Брива Яунатне» («Свободная Молодежь»), № 1, 26.06.1940

Президент Литвы Сметона за границей (фрагмент)

Каунас, 16 июня. […] «Вчера, 15 июня, президент государства Сметона уехал за границу. В сложившихся обстоятельствах правительство рассматривает отъезд президента государства как отставку.

«Брива Земе» («Свободная Земля»), № 134,17.06.1940

Сторонники рушащейся власти любыми низменными средствами пытаются отдалить нашу победу, распространяя разные провокационные слухи и настраивая массы против Красной Армии и Компартии. Они сознательные провокаторы и враги народа и рабочего класса. Не верьте им! Выявляйте их, помогайте выяснить их личности и сообщайте Компартии! Соблюдайте строгую дисциплину!

«Циня» («Борьба»), № 9, 25.06.1940

В последний день мая мама входит в мою комнату.

— Матис, я хочу отписать тебе дом, — она обходится без лишних слов.

— Что? — у меня глаза полезли на лоб.

— Да-да, этот самый дом.

— Почему?

— Ну, кто знает… в общем, мы с Вольфгангом поговорили и решили, что так будет лучше и безопаснее.

— Кому безопаснее? — по-прежнему ничего не понимаю.

— Тебе, нам, дому… пойми, ничего страшного, и, может быть, этого и не нужно делать, но на всякий случай… Ты же знаешь, что Вольф не хотел уезжать, и мы действительно никуда не собираемся, но времена такие, что ничего нельзя знать заранее. И если вдруг придется… Тогда, сам понимаешь, будет лучше, если дом будет записан на тебя.

— Вам кажется, что придется дать тягу?

— Я же говорю, все так непонятно. Люди всякое говорят, сам знаешь.

— Не нравится мне.

— Да и мне тоже… — она видит, что, напуская туману, меня не уговорить. — Хорошо, скажу, как есть. Вольфганг получил письмо из Германии, у него там друг, тоже картами занимается, армейскими картами… Ну вот, и друг этот знает, что русские скоро придут в Латвию.

— Тоже мне новость, они уже и так тут. Армейские части.

— Да, но… он видел такие русские карты, где вся Прибалтика одного цвета с Советским Союзом. Понимаешь, что это значит?

— Не может быть!

— Я ничего не выдумала. Ужасно, но теперь они придут навсегда, со своим порядком и правилами. И тогда уже никто не скажет, что и как будет. Может, и коммунисты погонят немцев обратно в Германию, всяко может статься. А если так, я поеду с ним. Поэтому, сынок, этот дом…

— Понимаю… понимаю, и все-таки не понимаю. Может, русские этот дом все равно отберут и отдадут пролетариям всех стран?

— Ну, вряд ли до такого дойдет. Где ж мы тогда жить будем?

— Не знаю… в коммунизме жить будем.

— Матис, прекрати. Это юмор висельника. Если согласен, нечего тянуть. Пока все бумаги оформят… — глаза мамы полны такой щемящей мольбы, что у меня в душе все переворачивается.

— Ладно, согласен, — помогаю ее лицу вернуть достоинство. — Не боитесь, что заломлю непомерную арендную плату?

— Сколько? — мама продолжает на полном серьезе. — Сейчас принесу кошелек. Сколько ты будешь с нас брать?

— Ну, мам, что ты сразу дуешься, как мышь на крупу. Уже пошутить нельзя… Когда и куда мне идти?

— Договорюсь с нотариусом и сразу тебе скажу, — она встает. — Будешь хозяином… возможно, это тебе поможет принимать решения по-взрослому.

— Какие решения?

— Ну… может быть, задумаешься о женитьбе. Чтобы не нужно было прятаться по углам.

— Так вот в чем дело?

— И не только в этом, — говорит мама, закрывая за собой дверь.

Они познакомились вечером, когда Суламифь в первый раз была у меня в гостях. Голоса родителей, вернувшихся из оперы, и звук шагов вырвал нас из ласковой дремоты. Мне не хотелось, чтобы Суламифь сразу встретилась с ними, да не вышло. Тревожился, как бы мама не подумала лишнего. Не волнуйся, сказала она и гордо спустилась вниз. Рада познакомиться. Я тоже рада. Я тоже… То, что я краснел и бледнел, никто даже не заметил. Не стой, как столб, проводи же свою девушку домой, шептала мама в ухо. Сам знаю! Что ты все время меня учишь, прошептал в ответ. В конечном итоге, хорошо получилось. Да… красивая, хорошо держится, мне понравилась, с добрыми нотками в голосе сказала мне потом мама. И все-таки люди могут неправильно понять такие ночные визиты.

— Какие люди? — я не понимаю.

Пророчество Вольфганга сбывается — как только дом перешел в мою собственность, приходит новость о нападении Красной Армии. В Масленках убиты пограничники и гражданские, есть раненые, многие пропали без вести. Пограничный пункт сожжен. Генерал Боль- штейн выезжает расследовать роковое происшествие, а президент страны по радио призывает всех оставаться на своих местах. Мы тоже остаемся, куда тут денешься. Смотрится все не очень — танки на улицах Риги выглядят угрожающе, как любой большой кусок металла; взгляды солдат кажутся бесстыдными и хвастливыми, мол, уже многих им удалось поставить на место. Школьники, разглядев на головах русских солдат забавные буденовки с острым концом, дразнятся: «Сверху колпачок, снизу дурачок». Пацаны развлекаются, а солдатам безразлично, шагают себе дальше. Николай, угрюмым взглядом проводив гремящую по Виенибас гатве бронетехнику, сплюнул и отправился красить оконные рамы. Неизвестность, страхи, тревога нарастают в арифметической или даже в геометрической прогрессии и стремятся к апогею. Правительство встает и уходит. Приходит новое — тощий Церковный камень, два Медведя[23] и разные другие звери. Вроде бы