Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл

С Калани она вела себя по-другому, больше игры и соблазна, но с Виком – сплошное почтение и повиновение, она несмело улыбается и осторожно накручивает на палец рыжую прядь.

– Это был Люк, – говорит она ровно и мелодично. Если бы призывы на завтрак, обед и ужин объявлялись бы по гостиничному радио её голосом, а не голосом Кристофера, то никто бы никуда не ходил, все бы только замирали и слушали.

– Какой ещё Люк? – резко переспрашивает Вик, у него, видимо, проблемы с ушами, он не реагирует на её мелодичный перезвон колокольчиков, отвечает грубо и недовольно.

– Люк, такой лысый, – поясняет Лисса, и Эмбер думает, что на её месте добавила бы про повадки преступника, про бегающий взгляд, про неприятную ухмылку, про лицо, которое выглядит так, будто все мышцы стекли на полсантиметра с положенных мест, но Лисса ничего такого не говорит. Она только заглядывает Вику в глаза.

– И что с ним?

Рот Лиссы превращается в аккуратную «О».

– Его разорвали. Во время второго заезда.

Значит, пятно крови и допотопный мотороллер на её дорожке не были простой декорацией. Пятно крови и допотопный мотороллер были всем, что осталось от Люка – лысого, неприятного, с бегающими глазками и не внушающим доверия отёкшим лицом. Ещё утром – живого.

Эмбер снова начинает тошнить. Хотя, может быть, тошнота никуда и не отступала, просто задумалась на минуточку, отвлеклась, засмотрелась на Лиссу, попыталась понять, для чего вообще нужно притворяться милой и слабой, для чего вообще нужно невинно улыбаться, рассказывая кому-то о том, что кого-то пару часов назад сожрали живые мертвецы – прямо на глазах у всего стадиона.

– Вот жуть, – озвучивает Дженни её мысли совсем рядом, чуть справа.

Они сидят на длинной лавке и ждут, когда закончится четвёртый заезд. Эмбер уютно зажата между Калани и Дженни, следом за Дженни – Джонни, непривычно суровый и хмурый. Близнецы пришли вторыми в своём заезде – тот самый, второй, и им теперь откровенно не по себе. Почти всем в этой комнате откровенно не по себе, потому что… Одно дело в теории знать, что зомби могут кого-нибудь укусить или разорвать на куски, и совсем другое – ощущать это так близко.

Фигурально выражаясь, кровь Джулиана могла бы попасть на лицо Эмбер (а не Антонио), стой она чуточку ближе.

Никто не боится смерти всерьёз. Или, точнее, все боятся смерти, но никто не принимает её на свой счёт. Смерть всегда происходит далеко и не с нами, до последнего может умереть кто угодно, но только не ты. И это нормально, вот только нормальность трещит по швам, стоит только встретиться со смертью лицом к лицу, даже если не наедине. Пока ты живёшь своей жизнью, кусают и убивают кого-то другого – не тебя, но когда ты выходишь на трассу и на финише понимаешь, что до этого самого финиша добрались не все, до тебя неожиданно доходит, что, вообще-то, и тебя тоже могут укусить и убить.

Может быть, уже в следующий раз.

Эмбер исподтишка оглядывает присутствующих, пытаясь понять, кого это испугает. На самом деле, она думает, что до следующего выхода на трассу всё уже успеет забыться. Да, укусили, но нет, не тебя, и память, которая просто не может беспокоиться вечно, заталкивает эти воспоминания подальше, в самый дальний угол, накрывает сверху ещё чем-нибудь и ещё чем-нибудь, вступает в сговор с твоим инстинктом самосохранения, который тоже закрывает глаза на опасность.

Насколько Эмбер знает, у многих из участников гонок нет выбора, нет другой альтернативы, нет иного способа заработать. Люк, которого разорвали (подробности ещё не известны, может быть, их раскроют потом), пришёл сюда, потому что его гнали долги, и он такой не один.

«Это Сесиль», – шепчет Дженни ей в ухо, у Сесиль крутые татуировки и крутой квадроцикл, но ей совершенно негде жить: она ушла из дома лет десять назад, и с тех пор жила где придётся, но нынешние арендодатели почему-то не хотят принимать оплату крутыми татуировками, а крутой квадроцикл она сама ни за что в жизни им не отдаст. Сесиль приходит третьей в своём заезде, а в прошлый раз была только четвёртой, и ей стоило бы поднапрячься, потому что таких выигрышей надолго не хватит.

Не так уж много получает и Стефан, которого на заработки отправили родители. Они, наверное, не знали, на какие именно заработки отправился их единственный сын, ну или им было всё равно, как и матери Эмбер, неважно. Важно только то, что мальчишка, у которого только-только начали пробиваться усы и щетина, выходит на дорожку со скейтом, и рано или поздно живые мертвецы попытаются выбить этот скейт у него из-под ног.

Есть, в конце концов, Калани – и пусть с ним так просто не справиться (обойти его сегодня удаётся лишь Лиссе, видимо, зомби даже не пытаются есть ядовитое), но он тоже пришёл сюда не для того, чтобы развлекаться и веселиться. Он пришёл сюда потому, что ему нужно заботиться о младшей сестре, а тем, кто убегает от зомби, платят больше, чем тем, кто разгружает товары у местного магазинчика или работает на картофельных фермах.

От его бока веет теплом, и Эмбер жмётся к теплу. Это то, чего ей так отчаянно не хватает, и она никогда бы не подумала, что когда-нибудь что-нибудь такое подумает, но как же всё-таки невероятно, умопомрачительно здорово находиться среди тех, кому не плевать. Она вспоминает ладонь Дженни у себя на колене, и внимательный взгляд Джонни, и его проникновенный голос: «Ты можешь делать, что хочешь», и почти материнские объятия Лилит, и нет ничего лучше этих воспоминаний.

Глупо, страшно, абсурдно, но в её жизни нет ничего лучше того, что происходит сейчас. И вовсе не потому, что всё остальное – намного хуже, а просто потому, что лучше уже невозможно и некуда.

Вик покровительственно обнимает Лиссу, и она благодарно хихикает, утыкаясь носом куда-то ему в шею. Эмбер украдкой косится на Калани – его лицо почти не выражает эмоций.

Поймав её взгляд, он поворачивается к ней.

– Ну что, на этот раз всё позади? – говорит Калани, ударяя на «всё», и Эмбер не сразу понимает, в чём дело, но когда понимает, просто кивает.

Для неё действительно всё позади, несмотря на то, что ещё четверо участников гонок на трассе. На трассе Фредди (последнее время в гостинице только и разговоров, что о ней и её лошади, привыкший к всеобщему вниманию Вик просто зеленеет от этого, а у Эмбер руки сводит от того, как хочется подойти и попроситься хотя бы взглянуть на лошадь, хотя бы погладить, но она никак не может решиться), и Анна, которая в прошлый раз шагала по соседней с Эмбер дорожке, и Роджер, тот самый Роджер, от которого у Дженни мурашки по коже, и Кэт, которая ушла из дома из-за отчима, пытавшегося к ней приставать.

Кэт возвращается первой. У неё восточные скулы, миндалевидные тёмные глаза, узкий подбородок и ультракороткая стрижка, широкие плечи и крепкое, мускулистое тело без намёка на грудь или талию.

Дженни приветственно взмахивает рукой, широко улыбаясь новоприбывшей, но Кэт только чуть наклоняет голову вместо ответа. Глядя перед собой, она медленно, будто бы с неохотой сообщает всем: