Таня Гроттер и молот Перуна - Дмитрий Емец

За завтраком невыспавшаяся Таня была вялой инеразговорчивой. Больше всего ей хотелось вновь завалиться спать, но надо былоеще тащиться на нежитеведение, а потом к Безглазому Ужасу выслушиватьзапутанную историю Потусторонних Миров. Зато Баб-Ягун, свеженький, как огурчик,и румяный, как помидорчик, громко сетовал на судьбу.

– Маннокашная скатерть! Какое невезение! Я застрелюсь!Нет, повешусь! Или вначале застрелюсь, потом повешусь, а потом еще для верностиотравлюсь. Если, конечно, эта манная скатерть сама по себе не ядовитая!

– Ягун, утихомирься. Последние три раза былашоколадная! – миролюбиво возразил Валялкин.

– Вот именно! Это я и называю переливами фортуны. Тошоколад, то манная каша. Сиди, жуй и к стулу не приклейся!.. Нетушки, так делоне пойдет. Придется применить план икс… – сказал Ягун.

Он отодвинул тарелку и стал неотрывно смотреть на ЛизуЗализину. Длинноволосая Лиза томно сидела за соседним столиком, где перед нейбыла вполне приличная пирожковая скатерть.

Примерно через минуту Зализина, которую Ягун буквальнопожирал глазами, неуютно задвигалась. Она скользнула взглядом по их столику и,встав, стала быстро собирать на тарелку пирожки.

– Получилось! Проникающий гипноз – страшнаявещь! – восторжествовал Ягун.

Но Зализина прошла мимо Ягуна и поставила тарелку передВанькой. Разочарованный Ягун едва не стукнулся носом о стол.

– Вань, хочешь пирожков? Ты такой бледненький, такойвечноголодненький, – сказала Лиза с такой нежностью, что Таня чуть невзвыла от ревности.

– Я не бледненький. Но пирожки давай, – произнесВанька.

Когда Зализина ушла, Ванька передвинул тарелку в центрстола. Ему неудобно было есть одному.

– Хотите? – предложил он.

– Обожаю пирожки, – предательски заявилЯгун. – Интересно, с чем они? Ого, с рисом, с картошкой, с яблочным повидлом…А вот Таньке точно достанется с капустой. Спорю! Ей вечно не везет.

– Нет, спасибо. Меня от одного вида этих пирожковтошнит. Я обожаю манную кашу, – сказала Таня и отодвинулась на дальнийконец стола.

Так случилось, что именно этот край оказался ближе других кпреподавательскому столику. Без всякого желания ковыряя ложкой в манной каше,Таня случайно услышала обрывок разговора Великой Зуби и Готфрида Бульонского.Готфрид, глухой, как среднестатистический военрук, не умел говорить тихо, а Зубиневольно приходилось под него подстраиваться.

– Свет очей моих, неужели снова? Говорят, он гораздобольше всех прежних, – басом спрашивал Готфрид.

– В него легко проехал бы всадник. Циклопы клянутся,что вечером ничего не было. Если это правда, он мог появиться только ночью илина рассвете, – отвечала Зуби.

– Поклеп уже там? Может, мне стоит ему помочь? –Готфрид кивнул на пустой стул завуча.

– Не стоит. Он отлично справится и сам. У него естьопыт, к тому же, дорогой, магия – не самая сильная твоя сторона, – мягкосказала Зуби.

Спящий Красавец с облегчением кивнул и хищно вонзил вилку вбифштекс. Ему самому не очень хотелось прыгать по сугробам с не знающим промахакопьем и изображать из себя крутого средневекового воина.

– И где на этот раз? – спросил он, отправляя кусокмяса в прогулку по своим органам пищеварения.

– Сразу за священной рощей. В самой роще мы нашлисвежие следы, которые ведут из Тибидохса, но обратных следов нет… Надеюсь,Поклеп разберется. Насколько я знаю, он отлично читает следы, – ответилаЗуби, беспокойно оглядываясь и поднимая кольцо.

Поняв, что бывалая Зубодериха что-то заподозрила и сейчасприменит «Ушкус намакушкус!», Таня усилием воли заставила себя больше ненапрягать слух и торопливо уставилась в тарелку. Она и так уже зналадостаточно.

«Следы в роще! Она говорит о моих следах и о следах Пуппера!Но я ничего не делала! Это же надо снова так попасть!» – подумала она.

Скверные предчувствия, как назойливые мухи, роились у нее вголове.

«– Неужели это Пуппер проломил магическую защиту? Но зачемему? Грааль Гардарика его и так пропускает. И еще этот щит… Вдруг все как-тосвязано? Неплохо бы показать щит Сарданапалу, да только поди разыщи его в этихходах нежити. Еще саму заставят лезть. Лучше уж тогда помолчать», –размышляла Таня, прокапывая в ненавистной манной каше оросительные каналы длясливочного масла.

* * *

Тем временем, уже подлетая на метле к Магфорду, Пуппертискал в кармане ползунки, к которым был пришит добрый десяток убийственноймощи амулетов. Эти амулеты были позаимствованы у темной колдуньи Цирцеи,проживавшей в небольшом уютном особнячке на побережье. Гурий был недоволен и непонимал, почему магия вуду не сработала. Цирцея уверяла, что Таня бросится емуна шею сразу, как только их глаза встретятся.

«Фаши чуфства усилятся ф зибн раз, и это будет грандиозныпэйшн! Я проделала чудовищны магическы вок! Этот младенческий ползунок теперьпросто пропитан грэйт лав!..» – принимая от Пуппера плату, сладко приговариваламадам Цирцея.

Прожив на свете многие тысячи лет, древняя волшебница,практиковавшая любые виды магии, кроме легальной, окончательно перепутала всеязыки и говорила на чудовищной смеси, которую по достоинству оценил бы лишьпрораб строителей вавилонской башни.

И что же? За утро его глаза встречались с глазами Танидесяток раз, и – ничего. На шею к Гурию она так и не бросилась. Лишь однажды уПуппера сладко екнуло сердце и то в миг, когда его метлу отшвырнуло от Башнипорывом неведомой магии…

«Проклятая Цирцея! Только вытягивала у меня деньги!» – думалПуппер.

Ему ужасно хотелось подговорить великовозрастных крепышей изсвоего фэн-клуба побить у ворожеи стекла.

Вскоре после четырнадцатилетия на верхней губе у Танивыступила лихорадка. Губа вздулась, и лицо сразу стало перекошенным инекрасивым. Так, во всяком случае, казалось Тане. С минуту она угрюморазглядывала свое отражение в зеркале, а потом тряхнула головой.

– Похоже, пришла пора создать на губе филиалродинки! – сказала она и украсила вздувшуюся губу жирным пятном зеленки,пририсовав к нему еще четыре крылышка, как у мухи.

Разумеется, лихорадка не стала от этого незаметнее,напротив, вылезла еще больше, зато Таня испытала какое-то особенноеудовлетворение. Невозможно смеяться над человеком, который смеется над собойсам.