Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - Джошуа Коэн

Пожалуй, разницу между нашими с Эдит родителями в качестве гостей лучше всего определяет одно-единственное обстоятельство: даже покончив с десертом (отец слизнул последнюю каплю сливок с носика баллончика, мама шлепнула его по руке), даже покончив с добавкой, они не встали из-за стола и не выказали ни малейшего интереса к прочим комнатам дома, не говоря уж о жесткости матрасов, гарантийном сроке электроприборов, состоянии поверхностей из формайки и микарты, удалении патины с меди, реставрации фарфора и утеплении окон на зиму.

Они просто откинулись на спинку стула, довольствуясь столовой, довольствуясь видом на смежную с ней гостиную. Второй этаж для них был другим миром. Там вполне могло располагаться жилище другой семьи или же мир загробный, в эсхатологическом смысле.

Передо мною с Эдит стояли чашки с кофе, перед моими родителями — чай, они пили его по старинке, с вареньем на донышке вместо сахара, мы выдали им виноградный джем (варенья у нас не нашлось), папа вылил себе в чашку остатки клюквенного соуса.

Мне было скучно, Эдит наверняка тоже, но Джуди единственная этого не скрывала, от кофе и чая она отказалась и театрально вздыхала, пока мы обсуждали, есть ли прямой автобус из Нью-Йорка до Корбиндейла (нет), ходят ли сюда пассажирские поезда или только товарные (да, только товарные), насколько мои обязанности в Корбине отличаются от того, чем я занимался в Городском колледже (папа: «То есть экзаменов ты здесь даешь меньше, но на итоговый средний балл они влияют больше?») и что Эдит думает о библиотеке: в какой области знаний ее фонды укомплектованы полностью (в 630-й, «сельское хозяйство» по классификации Дьюи), в какой недостаточно (почти все остальные, но в особенности 490-е, иностранные языки), на какой срок можно взять книгу (зависит от книги), какой штраф за просрочку (пенни в день). Она — Джуди — все пыталась нас перебить, вставить слово меж дедовыми расспросами, а он не обращал на нее внимания, пока мать не положила руку ему на загривок:

—Что?

—Джуди хочет что-то сказать,— ответила мама, кивнула на Джуди, та пробормотала: «Я всего лишь хотела сказать, что пойду к себе».

—И что же у тебя за важное дело такое?— спросил мой отец.

—Мои эссе.

—Эссе? Это еще что такое?

—Пробники.

—Пробники,— задумчиво повторил отец, катая это слово во рту, точно мятную конфету. А потом, несмотря на то что мама щипала его все сильнее, добавил:— Может, ты не поверишь, но я говорю по-английски, так что и ты, уж пожалуйста, говори по-английски. Тогда мы оба будем говорить друг с другом по-английски.

—Сочинения для поступления в колледж,— смилостивилась Джуди.

—Ага. То есть, чтобы поступить в колледж, тебе надо написать сочинение.

—А по сути,— продолжала Джуди,— это просто возможность для папы покомандовать мною. Я пишу, пишу, отдаю ему, он читает и возвращает все исчерканное красным, чтобы показать, сколько глупых ошибок я делаю.

—Это же в основном не исправления, а предложения,— сказал я.

—Наверняка они помогают,— вставила моя мать, чем очень помогла.

—Они только на пользу,— добавила Эдит.

—И колледж решает, кого принять, на основе того, что там написано?— спросил отец и повернулся ко мне:— То есть ты хочешь сказать, что не можешь просто позвонить в тот колледж, куда она хочет поступить, и сказать им, я тоже преподаватель, как вы, и я хотел бы, чтобы вы взяли мою дочь к вам учиться?

—Пап, так дела не делают, да и Джуди не нуждается в моем вмешательстве. И ни в чьем. Она прекрасно поступит сама.

—Тогда зачем ты правишь мои работы?— спросила Джуди.

Отчасти она была права. Возможно, я переборщил с исправлениями. Возможно, я исправлял собственные ошибки. Я слишком многого от нее хотел, я рассчитывал, что она превратит самые избитые из заданных тем в сочинения Гиббона[60], Карлейля[61] или даже дебаты Линкольна с Дугласом[62]. «Пожалуйста, напишите в отведенном поле „Письмо в прошлое“, или „Письмо в будущее“, или рассуждения на тему „Будь я президентом Соединенных Штатов, я бы…“» Джуди писала черновики наклонным, петлистым, бессистемно-палмерским почерком[63] и под покровом ночи просовывала их под дверь моего кабинета, я же после работы — или вместо работы — допоздна читал их, менял формулировки, композицию, убеждал себя, что учу, а не жучу, но в какой-то хтонической глубине души понимал: чем больше времени я трачу на эти правки, тем дольше откладываю тех евреев — того еврея,— что меня тяготит.

—И что там за темы?— спросил мой отец.

—Самые разные,— ответила Джуди.— В каждом колледже свои, но вот сейчас я пишу о справедливости.

—Справедливости?— Отец подпер кулаком щеку.— И что же ты можешь сказать о справедливости?

—Спроси его,— Джуди указала на меня,— это он решает.

—Я не «он»,— возразил я,— а твой отец.— И спросил (уже своего) отца:— Хочешь, она прочитает нам, что написала?

—Пап, не надо.

—Ладно тебе, Джуди, если дедушка просит… Прочитай, как стишок.

—Не хочу.

—Я тоже не хочу, чтобы она читала,— вмешался мой отец.— Если она устно не может ответить, о чем текст, то он ни о чем.

Кажется, это было сочинение для Вассара[64], одного из лучших вариантов в списке Джуди, поскольку еврейская квота там выше, чем в большинстве университетов Лиги плюща, не считая Корнелла и Пенна[65], вдобавок туда, в отличие от Принстона, принимали женщин. Из всех ее сочинений это вызывало наибольшее беспокойство — хотя, видимо, лишь у меня одного. «ЧтоЗначит Справедливость?» — именно так был задан вопрос, именно так написан, каждое слово с нажимом, с заглавной буквы, и мы с Джуди всю осень по выходным день-деньской проговаривали ее ответы: и что теоретическое «что значит справедливость» отличается от практического «что справедливо, а что нет», и что справедливость не всегда означает равенство (например, справедливость учитывает индивидуальные достижения, а равенство — никогда). Мы искали в словаре понятия «равноправие» и «равенство», я заставил ее найти «эгалитаризм», мы поспорили, как правильно, «беспристрастие» или «беспристрастность», и что означает «беспристрастный», а также обсудили массу иных качеств, каковыми я, по ее идеалистическим представлениям, не обладал. Вот что не давало мне покоя: в идеализме Джуди я видел отражение собственного выродившегося идеализма. Из ее уст исходили слова, фразы, проникнутые патриотическими чувствами,— в виде логопоэйи[66], пропедевтики[67],— с которыми я смутно и сам был согласен или полагал, что согласен, пока не услышал их ее голосом: они казались банальными и наивными, так маленькая девочка подражает маме. «Справедливость — демократия в действии… справедливость означает справедливое отношение к женщинам и отношение к меньшинствам, в том числе к неграм, как к равным… справедливость — это когда принимают решение, невзирая ни на происхождение, ни на родственные связи, и оценивают не человека, а факты…»