Елизавета. Золотой век Англии - Джон Гай

Лестер не знал, как понимать «пармскую» инициативу королевы. Ясно было одно — расстояние плохо сказывалось на его отношениях с Елизаветой. Даже Хинедж жалеет графа и пытается успокоить его, говоря, что королева никогда не заключит соглашения с Испанией без согласия Генеральных штатов. Однако это утверждение расходится с тем, что велела своему гонцу передать Елизавета, и вскоре ее гнев обрушивается и на него. «Боже милосердный, — сетует она, когда ей передают слова Хинеджа, — к чему иметь разум, если он не служит своему обладателю в момент крайней необходимости? Исполняйте, что было вам поручено, — резко диктует свою волю королева, — и оставьте ваши суждения для ваших собственных дел… Уж не думали ли вы, что ваши речи помешают мне решить мои дела без вашего одобрения?.. Я крайне возмущена этой мальчишеской выходкой»[193].

А затем, когда перед лицом полного истощения средств и непонимания того, что делать дальше, Лестер уже почти смирился со скорым поражением, любовь Елизаветы к нему внезапно оживает, и она посылает ему чуть ли не самое свое глубокое и проникновенное письмо. В нем Елизавета внезапно сбрасывает маску королевы и зовет графа «Робом», обращаясь к нему от первого лица единственного числа, а не от лица королевского «Мы», и пишет о «летней луне», которая овладела ее разумом:

В определенный момент она почти просит прощения за свою скупость: «Меня немало беспокоит то, что бедные солдаты, которые ежечасно рискуют жизнью, вынуждены волноваться о получении причитающейся им заслуженной награды». И все же, несмотря на обилие разговорных оборотов и явную теплоту тона, было очевидно, что на основные вопросы королева прямых ответов не дает. К тому же письмо было относительно коротким:

Прочитав письмо Елизаветы, Лестер пришел к выводу, что, несмотря на его напасти и злоключения, все еще может закончиться хорошо. Его войско было слишком ослабленным, чтобы вступать в открытое сражение с герцогом Пармским, но он верил, что сможет разбить несколько недавно расположившихся на местности испанских батальонов и освободить таким образом путь по реке Шельде в сторону Рейна. Этой иллюзии Лестер скоро лишился: он предпринял попытку взять штурмом осажденный им Зютфен, один из ключевых военных гарнизонов Испании в голландской провинции Гелдерланд. В результате его маневра войско герцога Пармского должно было отправиться на север, чтобы освободить город. Узнав от испанского дезертира о том, что отправленная герцогом колонна снабжения должна прибыть рано утром 22 сентября, в четверг, Лестер решил устроить на рассвете засаду. Утро выдалось сумрачное, лежал густой осенний туман. Англичане пошли в атаку, и пасынок Лестера, сын Летиции от первого брака юный Роберт Деверё, в триумфальной кавалерийской атаке завоевал себе рыцарское звание. Однако вслед за этим дело приняло крайне неблагоприятный оборот. Как только туман рассеялся, оказалось, что в нескольких метрах от трех сотен английских пехотинцев расположилось ударное войско герцога Пармского, насчитывающее около 3000 солдат. Численность англичан была безнадежно мала, и, несмотря на браваду Лестера, его армия не смогла воспротивиться освобождению города. Число жертв оказалось менее внушительным, чем можно было ожидать, но к концу сражения Лестер пережил личную утрату — его любимый племянник, прославленный поэт и придворный Филип Сидни был сражен выстрелом из мушкета. Пуля попала в левое бедро на расстоянии «трех пальцев выше колена», когда он взбирался в седло новой лошади, — старую только что убили. Филипа отвезли на барке Лестера по реке Эйссел в Арнем, где он начал было поправляться, но пуля вошла слишком глубоко, и удалить ее так и не смогли. В результате развилась гангрена, и через месяц после битвы Сидни скончался[195].

Тем временем в Лондоне Уолсингему, как он полагал, удалось раскрыть новый преступный заговор, целью которого было злодейское убийство Елизаветы. В нем оказались замешаны сторонники Марии Стюарт, а также их заграничный посредник Бернардино де Мендоса, посол испанского короля в Париже. Бернардино превратил свою резиденцию в столице Франции в убежище опаснейших людей Европы. Уолсингем заявлял о наличии у него неоспоримых доказательств того, что участники заговора действовали с ведома и согласия Марии Стюарт[196]. Несмотря на это, Бёрли и Уолсингем опасались, что без дополнительного влияния Лестера Елизавета не осмелится предпринять решительных действий в отношении своей царственной кузины, поэтому начали торопить возвращение графа под предлогом того, что его присутствие необходимо на следующем заседании парламента.

24 ноября 1586 года Лестер наконец возвращается в Англию. На посту командующего войсками его сменяет Перегрин Берти, лорд Уиллоуби — один из лучших рыцарей графа и предводитель кавалерии в битве при Зютфене, в ходе которой ему удалось сбить с лошади вражеского генерала и взять его в плен. Солдаты Лестера вот-вот были готовы взбунтоваться, кредиторы — как из Англии, так и из Голландии — требовали уплаты долгов и отказывались переносить срок выплаты, и граф был рад вернуться домой. Он надеялся воспользоваться моментом и убедить Елизавету оказать в будущем бо́льшую поддержку голландским бунтовщикам, так как ни одна из сторон не была удовлетворена текущим положением дел. Голландцы жаловались на то, что граф неразумно растратил их деньги, обложил поборами и набрал войско из числа иностранцев без их согласия. Лестер же находил их по меньшей мере людьми непростыми и считал, что общим результатом приказа Елизаветы вести оборонительную войну стала потеря Англией стратегического преимущества[197].

Прибыв ко двору, Лестер подвергается длительному и пристрастному допросу со стороны королевы и Бёрли, главным образом на предмет того, как он использовал государственные средства. «Я счел, что со мной обошлись несправедливо, — протестовал граф, — ибо для меня невозможно предоставить Ее Величеству столь скрупулезный отчет о расходах, коего она требует, и вы могли бы потрудиться дать Ее Величеству понять, сколь невозможно было в моем положении отчитаться или пересказать содержание отдельных расчетных книг»[198].