Крылатые сандалии - Мария Папаянни

руки от радости. Он всегда так реагировал.

– Муса, ты отведешь нас в тайную комнату?

– В мою мастерскую?

– Да… Отведешь?

– Я бы хотел. Вы знаете, как сильно я бы хотел. Но надо приглядывать за магазином.

– Ну давай, Муса…

– А жена моя куда делась? Выскочила на пару минут – и след простыл. Если б она была здесь, мы могли бы сходить в мастерскую.

– Пожалуйста, Муса…

– А ведь и правда, я бы вам показал мою новую работу.

– Тогда мы сходим?

– Пойдемте все вместе. Ладно. Но будем держать ухо востро. Все трое будем начеку. И если услышим покупателя, побежим к нему.

Дети знали, до чего Мусе не терпится отвести их в тайную комнату. И все же они каждый раз умоляли, а он делал вид, что это очень сложно, но в итоге соглашался. За холодильником начинался маленький темный коридор. Справа висела веревочка, потянешь – включится свет. Справа и слева были полки с туалетной бумагой, консервами и бытовой химией. На этом месте Муса всегда говорил им: «Осторожно, ступеньки». Тремя ступеньками ниже располагалась мастерская. Муса был художником. В Афинах им с женой удалось открыть магазинчик, но Муса не предал свою любовь к рисованию. Поэтому за складом он отгородил уголок. Чтобы перекусывать, когда нападет цветовой голод, объяснял Муса. Иногда он давал мелки и Розе с Хасимом. Муса рисовал на всем подряд. На пустых коробках, на консервных банках, на пластиковых бутылках.

– Сейчас увидите, что я нашел. Закройте глаза. Вот так, хорошо. А теперь открывайте. Таратата!

Ребята привыкли к тому, что Муса их удивлял. Но в этот раз они недоуменно уставились на старую деревянную дверь.

– Ее кто-то выбросил. У нас в мастерской немного тесновато, – сказал он, разводя руками словно в танце, – но я не мог ее не забрать. Рима ругается, но это пройдет, когда она увидит, что` я сделаю.

– Отлично, – сказали ребята, чтобы не портить ему сюрприз. – Что ты нарисуешь, Муса?

– Я нарисую страну из золота, серебра и пурпура с семнадцатью деревянными водяными мельницами[37] и мечетью, сквозь стены которой пролетают диковинные птицы. А еще там будут извилистые улочки под каменными арками.

– Ты так много всего нарисуешь, Муса?

– Хотелось бы нарисовать многое, но бо`льшую часть того, что я задумал, изобразить невозможно.

– А что невозможно изобразить?

– Музыку.

– Какую музыку?

– Музыку, которая раздавалась, когда работали водяные мельницы. И другую музыку, которую играла молодежь в кофейнях[38], в стенах мечети. Уд[39] отправлял тебя прямиком на небеса.

– Да, наверное, ты прав, Муса.

– Знаете, сколько всего невозможно нарисовать… Оно все у меня вот тут, – сказал он, постучав по своей голове, – но как только я берусь за карандаш, волшебство теряется.

– Муса, ты лучший художник на свете.

– Да нет, нет…

– Для меня, – сказал Хасим, – ты даже лучше, чем Пикассо.

– Вот бы вы поняли, о чем я. А ну-ка, скажите мне, что вы видите на этой картине?

– Прилавок на базаре со всякими специями.

– Ах, если бы вы только знали, как пахли эти специи! А на этой картине?

– Женщина в платке.

– Как я ни старался, у меня не получается нарисовать, что я чувствовал, когда гладил шелковый платок на маминых волосах.

– Не волнуйся, Муса, – сказал ему Хасим. – Я очень хочу увидеть страну из золота, серебра и пурпура. Я уверен, ты великолепно ее изобразишь.

– Сначала увидишь, потом скажешь, Хасим.

– Хорошо, а как это все уместится на одной двери? Семнадцать водяных мельниц?

– Семнадцать деревянных водяных мельниц, – добавил Хасим.

– Это одно и то же, умник.

– Будь уверена, Роза, все получится. Вот здесь места совсем немного, а все умещается, – сказал Муса, прижав ладонь к груди. – А уж на такой огромной двери – запросто.

Муса погладил древесину.

– Муса, твоя родина – это страна из золота, серебра и пурпура?

– Это рай, Роза. Рай.

Внезапно раздался звон, будто разбилось стекло, и послышались рыдания. Муса вылетел из подсобки с криком:

– Рима?

Дети побежали за ним. Рима плакала. Она пряталась за кассой, закрыв голову руками.

– Ну что ты, Рима, ничего страшного. Это наверняка дети. Не знают, что творят.

– Я устала, Муса. Второй раз за месяц нам разбили стекло.

Вскоре магазин Мусы заполнился людьми. Аристидис, владелец химчистки напротив, и Катерина из парикмахерской, и все девушки, которые работали поблизости, столпились вокруг Римы и Мусы, крича и жестикулируя.

– Не переживай, Рима. Вот увидишь, до вечера придет мой брат-стекольщик. Не успеешь и глазом моргнуть, как он уже все исправит.

– Рима, Катерина права, – добавил господин Аристидис. – Я уверен, он сделает даже лучше, чем было.

Роза обернулась: Хасим пытался собрать осколки с пола.

– Оставь их, Хасим! – крикнул Муса. – Мы, взрослые, этим займемся. Посмотри, сколько друзей готовы нам помочь.

– Да, Рима, не стоит так волноваться. Главное, что мы живы-здоровы, а стекло заменим. Давай, Рима, сбрызни меня одеколончиком, чтоб Катерина меня полюбила.

– Аристидис, ты неисправим! – крикнула ему Катерина.

Роза все приподнималась на цыпочки, но ей никак не удавалось разглядеть Риму за спинами. Муса заметил ее усилия и сказал жене:

– Рима, посмотри, кто к нам пришел!

– Роза, Розалита, как твои дела? – закричала Рима, вытирая слезы. – Какая ты большая стала!

– Давай, завари детям чайку, а я скоро буду готов, и знаешь, что я сделаю? Я не буду заново остеклять магазин. Я разрисую дверь, и вот увидишь, ты словно вернешься в Хаму.

– Вот дуралей, – ответила, улыбаясь, Рима. – Ты не сдашься ни за какие коврижки.

– Госпожа Рима, чувствую, благодаря вашему стеклу мы скоро отведаем торт из тили-тили-теста, – сказала девушка из парикмахерской.

– Думаете, это Аристидис нарочно сделал? Только посмотрите, как он увивается за госпожой Катериной.

И правда, Катерина побежала звонить брату, а Аристидис – за ней. Роза и Хасим не стали ничего спрашивать про разбитое стекло. Рима заварила им чай с корицей и обняла Розу. Дети говорили наперебой, и вскоре Рима заулыбалась, слушая про Кошачье царство, Карлито, Маленький Рай госпожи Ирини на площади, Афину и ее собачку Арью. Роза боялась, как бы не выдать какую-нибудь тайну, – с такой скоростью из ее рта вылетали слова. Однако она сдержалась и не рассказала ни про Анну, живущую в автомобиле, ни про Сумасбродку с Театром. Роза чувствовала, что это папин секрет, – сама-то она уже немного простила ему предательство. Но почему? Может, потому что испугалась и хотела, чтобы он был рядом? Нет, не поэтому. Просто, рассказывая про свою новую жизнь, про дом, про кошек, она подумала, что ее собственный рай – там, где папа. Они встали и собрались уходить. Роза еще раз обняла