Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков

этой фразы автоматически следовало: сам он все же терял «связь с практической стороной движения».

Между Л.Д. Троцким и В.И. Лениным в данном контексте было существенное различие. Троцкий за границей стремился создать свою партию, однако в этом не преуспел. Ленин, старший по возрасту, закаленный в дебатах и искушенный в политике, много лет умудрялся руководить созданной им большевистской партией из эмиграции, «соединяя подполье с надпольем, уметь добиваться открытого существования»[338]. Вождь вполне успешно оказывал давление на «практиков», которые по определению, казалось, не могли вопринимать его всерьез. Впоследствии взаимодействие и противостояние «литераторов» и «практиков» стало серьезным фактором обострения дискуссий внутри большевистской партии. В частности, именно лидер Русского бюро ЦК А.Г. Шляпников стал лидером Рабочей оппозиции и одним из застрельщиков дискуссий в партии начала 1920‐х гг. Вовсе не случайно В.И. Ленин в ходе очередного выяснения позиций сторон припомнил, что они с А.Г. Шляпниковым знали «друг друга много, много лет, еще во время работы в подполье и эмиграции»[339]. В серьезно искаженном виде «литераторам» и «практикам» пришлось выяснить отношения и в ходе т. н. дискуссии о «верхах» и «низах» в партии в 1920 г.[340], и в ходе защиты «профессиональной чести и профессиональных добродетелей корпорации литераторов против корпорации хозяйственников»[341] в 1923 г., когда государственные деятели из Совета народных комиссаров выступили против диктата журналистов и публицистов из высшего руководства РКП(б). В 1925 г. Е.М. Ярославский в полемике с Новой оппозицией припомнил ее вождям их многолетнее нахождение в эмиграции, не постеснявшись бросить тень и на покойного В.И. Ленина: «Если многие из нас не могли быть за границей в [дореволюционное] время, не могли близко быть к Ленину, потому что мы строили здесь партию и здесь работали…»[342] Показательно, что в этом месте делегаты съезда прервали выступление Ярославского аплодисментами.

Естественно, ни малейшего намека на социальный статус в терминах «практик» и «литератор» искать не стоит. В.И. Ленин, работая по адвокатской специальности, носил фрак, чем подчас шокировал людей, знавших его по революционной работе. Я.М. Свердлов, будучи представителем «практиков», как и В.И. Ленин с Л.Д. Троцким, вполне мог сойти за денди[343]. Будучи же до революции «журналистом», Л.Д. Троцкий одевался как аристократ, причем, в отличие от занятого практической агитацией среди рабочих Я.М. Свердлова, не в исключительных случаях, а в повседневности. Представить себе во фраке или смокинге «кремлевского горца» (выражение Осипа Мандельштама) И.В. Сталина попросту невозможно.

После прихода большевиков к власти В.И. Ленин, как известно, предпочитал интеллигентский костюм-тройку, а Я.М. Свердлов, судя по фотографиям, на заседания ВЦИК приходил в костюме с бабочкой, хотя, по заверениям Л.Д. Троцкого, именно второй глава Советского государства ввел в моду кожанки. Тут обязательно надо пояснить, что речь в данном случае идет не об огромном количестве кожаных курток, находившихся на складах военного ведомства со времен царизма, а о так называемых шведских куртках из тончайшей кожи, в которых не жарко летом и не холодно зимой (страшный по тем временам дефицит). Как во время Гражданской войны, так и после нее любимой формой одежды И.В. Сталина оставался полувоенный френч. Л.Д. Троцкий облачился во френч, но далеко не сразу: первоначально, будучи наркомом по иностранным делам, он одевался не без изящества и иной раз вполне мог сойти за художника с Монмартра или Монпарнаса.

В четверке вождей самым начитанным, эрудированным и логически выстраивавшим свои мысли был В.И. Ленин[344]. Нельзя не признать, что вождь мировой революции стал настоящим корифеем исторической науки («Империализм, как высшая стадия капитализма в России. Популярный очерк») и философии («Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии»). Его заслуги в этих областях признаются всеми объективными учеными и поныне. И.В. Сталин внесет свой весомый вклад в сокровищницу марксистско-ленинской теории только на закате своей политической деятельности – в 1952 г. – трудом «Экономические проблемы социализма в СССР», работой поистине фундаментальной. Пока же, в 1918 г., о том, что через три с лишним десятилетия «корифей всех наук» создаст нечто подобное, не мог помыслить даже этот самый будущий «корифей».

В годы Первой мировой и Гражданской войны самым гениальным стратегом и провидцем в руководстве большевиков был, без сомнения, В.И. Ленин. Видный партийный ученый М.Н. Покровский в своем выступлении на ленинском юбилее 22 апреля 1920 г. с незамысловатым редакционным названием «Вождь» дал исчерпывающую характеристику ленинской прозорливости: «Мочь – значит предвидеть. Кто видит вперед дальше других, тот господствует над другими (читайте: Ленин над партией. – С.В.). Уж не будем говорить об обывателях […] но сколько раз мы, партийные люди, изучавшие Маркса и историю, пожимали плечами, слушая речи Ленина. Я никогда не забуду первого своего впечатления в этом роде. Дело было в Женеве, летом 1905 г. Ленин говорил почти исключительно на тему о вооруженном восстании. Я тогда только что приехал из России, сразу после самым плачевным образом провалившейся попытки устроить в Москве всеобщую забастовку. Что за утописты эти заграничные лидеры, горевал я (! – С.В.) […] нашего рабочего и на забастовку-то не раскачаешь, а он эка что закатывает – вооруженное восстание. Вернувшись в Москву, в сентябре, в один из первых же вечеров […] я попал в свалку […] Мимо меня скакали казаки, свистели камни. Толпа не боялась более казаков – это меня сразу поразило. Это была не та толпа, которую я оставил в июне. А еще месяц спустя, в октябре, я стал заканчивать «свои преступные лекции» (технический термин, которым обозначала царская полиция наши рефераты) возгласом: «Да здравствует вооруженное восстание!» А еще два месяца спустя пришли декабрьские баррикады»[345]. Наиболее плодовитый из ленинских соавторов – Г.Е. Зиновьев – констатировал в 1925 г. на XXII Ленинградской губернской конференции РКП(б): «как известно, самой сильной стороной Владимира Ильича было то, что он умел видеть <грандиозные> вещи тогда, когда они находились еще только в зародыше»[346].

На ленинском провидении стоит остановиться особо. Даже советская историография – что уж говорить об эмигрантской и постсоветской – старательно мусолила январское высказывание вождя 1917 г.: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв (курсив наш. – С.В.) этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь… будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции»[347]. К примеру, М.С. Восленский, точно воспроизведя ленинскую цитату, умудрился заявить в комментарии к ней о том, что «эти да и многие другие факты свидетельствуют: Февральская революция 1917 года не только не была организована ленинской партией, но застала ее, включая самого Ленина, врасплох»[348]. Следует заметить, что Ленин говорил вовсе не о Февральской революции, а о конечной победе мировой революции, которую следовало упорно готовить. О том же самом вождь говорил и после прихода большевиков к власти – в марте 1918 г.: «Марксисты никогда не забывали, что насилие неизбежно будет спутником краха капитализма во всем его масштабе и рождения социалистического