Измена. Право на семью - Арина Арская

разговариваю! Это ты тупой баран!

— Да ты тоже не очень умная! — глаза Валерия вспыхивают яростью.

— Да уж поумнее твоей Ладочки! — сжимаю кулаки.

— Но она нашла ко мне подход, а ты нет! Знаешь, что? — обнажает зубы в оскале. — Я понял, что ты от меня ждала. Чтобы я перед тобой на цырлах скакал, в рот заглядывал, а ты вся такая снежная королева “дам-не дам”. Не так посмотрел? Не дам! Не то сказал? Не дам!

— Так мне тебя надо было дрессировать горизонтальными утехами?

— Они не всегда горизонтальные! — глаза горят огоньками черной злобы. — И ни одного мужика не выдрессировать бревном!

— А ты у нас, я посмотрю, прямо гигант! — со смехом охаю я. — Да тебя самого Лада терпела из-за твоих денег! Если я бревно, то ты дятел!

— Вот стерва, а, — недобро щурится. — Я тебя понял, женушка моя ненаглядна.

От его темного взгляда нехорошие мурашки бегут между лопаток. Кажется, я сболтнула лишнего, и этого мне не оставят без последствий.

— Ты звонок не сбросила, — Валерий косит взгляд на телефон, а затем смотрит на меня.

— Сбросила.

— Нет, не сбросила, — доносится тихий и искаженный связью голос дяди из динамика телефона.

Меня окатывает холодом, а затем жаром. Шмыгаю и подхватываю смартфон. Валерий усмехается и вновь отворачивается.

— Ты все слышал? — тихо и затаив дыхание спрашиваю я.

— Очень занимательная беседа, — флегматично отвечает дядя и громко прихлебывает, — как раз под чашечку кофе. Кстати, я тоже не совсем понимаю, как надо успокаивать женские истерики. Я с твоей матерью, например, просто отсиживаюсь в темном уголке, пока она бьет посуду и орет, что я ей и тебе испортил жизнь.

— Так-то она права.

— Поэтому и сижу в темном уголке.

— Что ты за человек такой? — устало вздыхаю я и вытираю слезы.

— Поэт и романтик, которого знатно потрепала жизнь, — слышу в голосе дяди издевку. — Знаешь, люди тонкой душевной организации, если их сломать через колено, становятся очень жестокими и беспринципными мразями.

— Ты и меня решил мразью сделать?

— Какие громкие слова, Викусь, — дядя опять прихлебывает. — Вовсе нет. Про "сломать через колено" это не про “выдать замуж за дятла”. Это про кровь, смерти, переломанные кости, пули в животе и это про “ползти через поле к трассе на рассвете” в диком желании выжить и закопать урода, который устроил подставу. И этот урод - твой отец, если что.

У меня руки трясутся. Дышать тяжело.

— А у него жена беременная, — продолжает дядя. — А затем он в ногах валяется, сопли на кулак наматывает и говорит, что не хотел, не подумал, и, вообще, у него дочка скоро родится.

— Он же музыкантом был… — шепчу я. — А не бандитом.

— А кто музыканту может помешать по просьбе других шакалов вызвонить брата на встречу, потому что давно не виделись и давай выпьем пивка? Порыбачим? И я с тех пор ненавижу рыбалку и рыбу. И имя тебе дал я. Это было мое условие.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Зато ты не плачешь. Все, Викусь, давай. Мне пора. Валере привет.

Гудки, и откладываю телефон.

— Что он тебе сказал? — тихо и напряженно спрашивает Валерий.

— Ничего хорошего, — в шоке говорю я. — И тебе привет передал.

— С угрозой?

— Нет, угроз никаких не было. Я теперь думаю, что он угрозами кидается, когда у него хорошее настроение, а когда плохое, то говорит про котов.

— Очень на него похоже, — Валерий стучит пальцами по баранке руля.

— Мы можем теперь ехать? Валер, у меня сейчас грудь лопнет, — медленно откидываюсь назад, чувствуя ноющее напряжение и жар в груди. Тонкие хлопковые вкладыши в бюстгальтере мокрые. — Ты меня слышишь, нет?

Наши взгляды пересекаются в зеркале заднего вида. И опять я вижу в нем этот пугающий огонь возбуждения.

— Мне надо покормить Соню и сцедить молоко, — тихо поясняю я, однако до него, видимо, не доходит смысл моих слов.

Лишь через несколько секунд молчания машина трогается с места. Так, медленный вдох и выдох и не поддаемся панике. И делаем для себя вывод: никаких ссор и разговоров о груди.

Глава 29. Я очень стараюсь

— Я ее покормила, — мама улыбается, покачивая спящую Соню на руках.

Мама сидит на диване в гостиной, а вокруг нее разбросаны игрушки, погремушки и обрывки цветной бумаги. Заметив мой недоуменный взгляд, она шепчет:

— Цвета учили.

— А не рановато?

— И цвет фуксии, — мама тихо смеется, — ее просто привел в восторг. Смотри.

Наклоняется и выдыхает в умиротворенное личико:

— Фуксия.

И Соня сквозь сон улыбается, сморщив крохотный носик.

— А вот, — голос мамы становится еще тише, — цвет капучино ей не нравится.

— И какой из всего этого великолепного разнообразия — цвет капучино? — шипит Валерий у меня за спиной.

— Ты еще тут? — оглядываюсь. — Тебе никуда не надо? Твой новый проект там не горит?

— Вот тот, — шепчет мама, взглядом указывая на коричневый обрывок.

— Ты меня привез, — щурюсь на Валерия, — свободен.

Если честно я сама удивляюсь своей наглости, но я либо рыдаю, либо грублю. Выбор невелик.

— Вечером поговорим.

— Нам не о чем говорить, Валерий.

— Вечером мы идем на благотворительный ужин, — мама опять встревает в наш тихий разговор. — Вика тебя не предупредила?

Так. Это какая-то игра. И удивляться сейчас внезапному ужину — сделать неверный шаг.

— Да как-то подходящего момента не случилось, — взгляда не отвожу, а сердце все равно замирает в ожидании того, что мою ложь раскроют.

— Что еще за ужин? — Валерий тоже не собирается мне уступать в гляделках.

— От Арасовых, — отвечает мама.

— Да, от Арасовых, — киваю я и скрещиваю руки на груди.

Черт знает что за Арасовы, но буду делать вид, что это мои лучшие друзья, которых я давно и очень хорошо знаю.

— Николай и Аня Арасовы? — уточняет Валерий, вскинув бровь.

— Да, — безапелляционно отвечаю я.

— Ответ неверный, — приближает ко мне лицо, которое бледнеет от злости. —