Измена. Право на семью - Арина Арская

фарфоровую крошку. Красивая, нежная и очень тонкая работа. Да, вряд ли она имеет реальную цену в полмиллиона рублей, но мне очень нравится эта розовая глазурь и тонкое горлышко. Немного разворачиваюсь вправо чтобы рассмотреть ее под светом хрустальной люстры.

Официант у соседнего стола с хлопком открывает шампанское. Я вздрагиваю, и вазочка выскальзывает из моих вспотевших пальцев. Как в замедленной съемке, вазочка касается мраморного пола и разлетается на осколки. Я даже звука не слышу, а сердце будто останавливается. Я поднимаю взгляд на Валерия, и сквозь гул слышу его голос:

— Вика, это всего лишь ваза.

По ногам бежит холодный сквозняк, и к коленям поднимается волна дрожи. Во рту пересыхает, в висках пульсирует кровь.

— Да, — мама не шевелится и не моргает. — Лишь ваза. Вика…

А у меня такое ощущение, что весь мир рухнул. Тихий удар сердца в груди, к горлу подкатывает ком слез. Ресницы дрожат и губы немеют.

— Вика, смысл был не в вазочке, — говорит Валерий, — а в благотворительности и помощи нуждающимся. Вика… Для этого все и организованно.

Я ее сама разбила. Хотела защитить от Валерия и сама выронила. К нашему столику подскакивает испуганная официантка, садится на корточки и аккуратно собирает кусочки розового фарфора.

— Вика, — мама тянет руку ко мне, — милая, это к счастью. Слышишь, Вика…

Я слышу, но слов не понимаю. Меня будто молотком по голове ударили. Прямо по макушке.

— Вика, — Валерий поддается в мою сторону и вглядывается в глаза, — это просто милая и красивая безделушка.

— Я хочу домой, — встаю, и пустая коробка падает на пол к осколкам. — К Соне. Уже поздно.

— Может, можно склеить? — официантка поднимает на меня взгляд. У нее на ладони четыре осколка. — Есть специальный клей для фарфора.

Я слабо улыбаюсь и плетусь мимо столов к выходу, как в тумане. Вместе с этой вазой у меня и сердце раскололось на части, как тонкий японский фарфор.

— Вика, — меня нагоняет мама, — милая моя, — прижимает к себе, — ну что ты, моя хорошая…

— Хочу к Соне, — сипло шепчу я.

— Идем, — мама выводит меня из зала. — Я рядом, Вика. Рядом. Ничего страшного не случилось. Это всего лишь ваза.

Глава 32. Ты ее обидел

— Какого черта, Валер?! — на меня с порога накидывается разъяренной тигрицей Нина, мать Вики. — Ты где был?! Шесть утра!

— Тихо, — хватаю ее за запястья. — Руки при себе держите.

— Какой же ты гад! — рявкает мне в лицо. — Тупой еще ко всему! Это не я должна была за ней бежать, а ты!

— С дороги, — аккуратно отодвигаю ее в сторону и шагаю в гостиную.

— Где ты был?!

— А вам какое дело?

— К шлюхе своей побежал, да? — рычит мне в спину.

— Возможно, — зеваю и с хрустом разминаю шею.

Конечно, где же еще я мог быть всю ночь? Только у шлюхи.

— Бессовестный, — шипит Нина и следует за мной. — Да что у тебя в голове, Валера? Как так можно?

— Не знаю.

Шагаю через столовую, опять зеваю и захожу на кухню. Мне надо выпить кофе, чтобы немного прийти в себя. У меня в голове не мозг, а мокрая вата.

— Негодяй!

— Ага.

Пять минут вожусь с туркой, выслушивая гневные оскорбления от любимой тещи, которая аж захлебывается в ненависти ко мне.

— Юра такого не потерпит, — говорит она, когда я сажусь за стол с чашкой черного и густого кофе.

Я так устал от угроз, что они меня совершенно не трогают. Даже если сейчас на кухню ворвется Юра с намерением сломать мне коленные чашечки, я лишь зевну и сделаю глоток крепкого кофе.

— В тебе нет ни капли чести и достоинства.

— Угу, — лезу во внутренний карман пиджака и ставлю перед собой розовую вазочку с аистом.

— Что… что это? — Нина недоуменно моргает и садится за стол. — Как это?

— Ваза, — вздыхаю я и подношу чашку с кофе ко рту. — И вот, я гадаю, почему она такая маленькая.

Нина переводит на меня недоуменный взгляд:

— Она целая.

— Да, — глоток кофе, — вы очень наблюдательны.

— Почему?

— Что почему?

— Почему она целая?

— Странный вопрос, — смакую горький и вяжущий вкус кофе на языке.

— Но Вика ее разбила…

Мне лень посвящать в подробности моей беготни по всем московским антикварным лавкам в ночи. Это было не очень увлекательное путешествие. Куча звонков сонным владельцам старья, уговоров пойти навстречу, потому что эта глупая вазочка очень мне нужна, ведь мою жену переклинило на ней.

— Это неожиданно, — обескураженно шепчет Нина.

— Ага, — ослабляю галстук.

Я сам не понимаю, зачем я во всё это ввязался, но иначе не мог. Вике понравилась ваза до восторженных огоньков в глазах, и у меня включился режим добыть эту нелепую фарфоровую штуку во что бы то ни стало.Иначе скатится моя впечатлительная жена в болото отчаяния и утонет там. Почему она не может быть обычной женщиной, у которой есть страсть, например, к брендовым сумкам?

— И где ты ее нашел? — Нина переводит взгляд на вазочку.

— У своей шлюхи, — едко отзываюсь я и отставляю чашку.

Нина поднимает глаза и обиженно поджимает губы. И по глазам вижу, что она не собирается отказываться от всех тех слов, которыми меня в ярости наградила.

— У бабульки одной в подвале у МКАДа, — откидываюсь назад. — Она мне еще жуткий чайный сервиз под шумок продала, но его тете отправят. Идеально подойдет к ее новым серьгам, потому что там тоже какой-то виноград с гусеницами нарисован.

— Когда она его получит?

— Завтра.

— Надо в гости напроситься чай попить, — глаза Нины вспыхивают злорадством.

— И откуда такая нелюбовь к моей тете? — вскидываю бровь. — Тихая, неприметная женщина, которая особо не отсвечивает.

— Вот таких и надо бояться, — Нина мило улыбается. — Тихие женщины обычно змеи подколодные, Валера.

— Я не силен в женских намеках.

— Это уж я поняла, — Нина фыркает. — Ты вообще знатный тугодум.

— В последнее время я прямо купаюсь