Al Azif. Книги I-III - Винсент О'Торн

старом поселении. Чуть дальше. Я утащил тебя чуть дальше. Мне кажется, тебя хотели линчевать. Хорошо, что я заблудился, и не смог уехать далеко. Твоя карта ужасна.

Я ощутил лёгкий запах виски. Отис, явно потребил кое-что из своих запасов. Я уж было хотел пошутить по поводу успокоения нервов, но тут мои нервы взорвались, и в мысли хлынул мрак. Я осознал самое страшное. Отис понял всё по моему взгляду.

– Они всё разгромили, Сил. Заколотили окна и подожгли дом. Я правда не знаю, что с ней стало. Не думаю, что она выбралась, и я уже не смог попасть внутрь.

– Ты не должен был, Отис. Слишком опасно. Они бы… и тебя там оставили.

– Может она ещё жива, Сил. Я не знаю.

Я никогда не было большим оптимистом, а в моём доме не было подвала и потайных выходов. Сердце сжалось, будто опутанное терновником, но разлёживаться было, как минимум, глупо. Пошатываясь, я кое-как сел, а после даже поднялся на ноги. Меня здорово подташнивало. Всего несколько часов назад, я бы улучшил своё состояние парой капель нужного лекарства, но вот уже и не было места, где б я мог их взять. И той, что помогла бы замешать новое средство.

– Отис, где они сейчас?

– Могу сказать только то, что не здесь. Они ушли за висельный дом, дальше на север.

– К озеру, как те дети из сказки?

– Вроде там были крысы.

– Может быть. Отис, твоё заведение ещё цело?

– Они про меня забыли. Тебе что-то нужно? Говори, я всё дам.

– Это только теория. Я проводил опыты с влиянием алкоголя на эту воду, и из неё начинает выделяться некое вещество.

– Так может мы просто сделаем зажигательные бомбы? Из спирта и масла?

– Друг мой, ты близок к истине. Я предлагаю сделать заряды двух типов. Вода плохо реагировала на жар, на спирт и датуру.

– А последнее – это что?

– Растение. Ядовитое. Будем надеяться, что оно нам не надо. У меня… у меня не осталось…

– Фелдих не травил себя ничем, кроме алкоголя. Я правда слышал, что как-то он раз он пожирал полынь, но это было давно, в любом случае.

– Применим огонь и спирт, Отис. Думаю, мы останавливаем некую заразу, что омерзительна этому миру. Будем надеяться, что мы не уподобимся чумным докторам.

Была глубокая ночь, когда мы сгрузили всё необходимое в телегу и запрягли лошадей. Город был пуст и мёртв, пышная растительность тоже вся сошла на нет. Мы были похожи на ту деревню, где я планировал набирать воду для тех, кому больше не требовалось питьё и еда. Лишь свет от тлеющих угольков моего дома намекал, что здесь есть те, кто дышит, говорит и совершает деяния, пусть, вероятно, по инерции. Впрочем, по мере продвижения в северную часть города, ночь становилась всё менее тёмной, а эфир заполнялся криками, стонами и гулом, вызывающим головную боль у меня и носовое кровотечение у Отиса. Всё это шло со стороны озера, что было позади обиталища Уохакви, оскверняющего всё, до чего он дотянулся своими длинными пальцами, схожими с лапой игуаны.

Мы прибыли на место, остановившись чуть в стороне, чтоб не влететь в толпу и начали подготавливать наши снаряды. Лошади всё время напряжённо фыркали, били копытом, и, думается мне, дальше бы они всё равно не пошли. Конечно, перевезти поближе было бы проще, но слишком заметно. Мы упаковали наше оружие в рюкзаки, сумки, взяли в руки, что могли, и начали продвигаться вперёд, сквозь густую траву. Мы увидели их, измождённых, серых, нагих. Они все, стеная, смотрели в сторону озера, изливающегося тем самым свечением, что поднималось на меня из склянки. Оно было живым. Оно летало по кругу, будто осматривая лица тех, кто пришёл к озеру. А там, в воде, в определённо ритуальных одеяниях стоял самозваный доктор. Он на распев выкрикивал слова на неизвестном мне языке, а горожане иногда вторили ему, прерывая свой могильный гул. Мы вышли на финишную прямую, и я окрикнул Уохакви, но, видимо, он глубоко погрузился в свой транс, уже не замечая меня. Зато, исходящий от озера, туман неземных цветов застыл, и его клубья явно начали расширяться в нашу сторону. Мы с Отисом переглянулись, подожгли снаряды и отправили их в сторону Уохакви. Звон стекла, крик, я видел, как лжедоктор превращается в пыль, смешиваясь с эфемерной сущностью, коей он, судя по всему, подчинялся. Мы отступили за дальние ряды толпы, что вышла из гипнотического состояния, перейдя в ступор. На секунду наступила столь мёртвая тишина, что я слышал, как крысы растаскивают никому не нужное городское имущество, а после будто гром прогремел, но новому дождю не суждено было произойти, ибо гром оказался голосом, исторгаемым не ртом и не пастью животного. Он шёл из ниоткуда, но отовсюду. Я даже не мог назвать это словами в полной мере, но оно говорило, и оно было этим туманом. А следом столб света ударил в ночные небеса из недр озера, и туман будто взрывной волной разнесло по толпе. Я никогда не был оптимистом, но я не мог даже представить тот ад, что последовал за этими событиями. Туман начал пересобирать людей на свой лад. По своим эстетическим стандартам. Он объединял маленького Джонни, мадам Клотье и пару каких-то грызунов из-под земли во что-то общее. Он выворачивал им руки и извращал их лица. И на моих глазах они покрывались цветами. Эти метаморфозы преследовали жителей всего города. Они не пытались убежать или спрятаться, отдаваясь на волю космического тумана. Лишь столб света потух и туман рассеялся, они, кто ковыляя, кто ползком, а кто иными методами, отправились в нашу сторону. Все они бормотали то же, что произнёс голос в тумане. Я оказался абсолютно прав. Что было к счастью и к сожалению. Спирт, стоило лишь бутылке разбиться о тело очередного новосозданного монстра, немедленно вступал во взаимодействие с чем-то, и атакующий падал оземь, исторгая из себя потоки пены. Далее он представлял из себя лишь мёртвый и весьма уродливый кусок плоти, который был бы признан неудачной шуткой таксидермиста любым, кто не был свидетелем тех событий. Мы отступили к повозке и швыряли наши снаряды, один за другим. Лошади, которых пришлось отпустить, чтоб они не перевернули повозку, ломанулись в толпу, тем самым ещё больше замедлив ковыляющих гибридов. На наше счастье, укрупнение в размерах сильно уменьшило общее количество.

Я изменяю названия и некоторые имена в повествовании. Моего города всё равно более