Я из Зоны. Небо без нас - Дмитрий Григоренко

Остается уговорить его провести назад и, главное, уложиться в срок. Когда топал на отчужденную территорию, то даже не думал о шести днях больничного, который подарил мне начмед. Теперь пролетели сутки, сейчас проходит утро. До бара за день, подожду день-два, пока уладит вопросы Трофимыч, и заплачу за проход домой. Улыбнулся, вот так ненавистная часть становится родным домом. Надо только в Зону выбраться.

Пес не показывался, хотя слышны звуки растерзания «туши». Мелькнула тень.

Трофимыч стоял наготове с КПК и спокойно наблюдал. Внезапно появился пес. Он замер перед окном, заметив людей. Попытался отпрыгнуть в сторону, однако не успел.

Я нажал на спусковой крючок.

– Стервятники. Накинулись на мясо. Видишь, оно как, мы работу сделали, а пируют же псы.

– Вроде исчезли, – сказал я.

Глотнул воды. Ее осталось мало на дне баклажки. Из пить-есть: грамм триста спирта, которую Трофимыч неспешно цедил. Тушенку мы доели, бутерброды поделили еще перед появлением собак. Осталась банка сгущенки, но на что ее мазать не сыскалось. Я порылся, нашел старый ящик, с выстеленным холщовым мешком дном. Там остались пустые обертки от лапши быстрого приготовления.

– Ну да, зачем им тут головы под твои пули подставлять, если там мясо валяется, – усмехнулся Трофимыч.

– Надеюсь, они потом оставят помещение. Ай, черт, – поморщился я.

– Ты чего как маленький? Сейчас новый пластырь налеплю, – сказал Трофимыч, и оторванный бросил в импровизированную пепельницу. Она и так была наполненная окурками до нас, а теперь стала с горкой. На мое удивление сигарета у Трофимыча обладала бессмертием. Или, как в одной притче, бесконечный доллар. Ты им расплатился, взял молока и сочный кусок колбасы и весело направился домой. И тут вспомнил хлеб-то забыл! Залез в карман, а там он, родимый доллар. В нашем же случае, сигарета тушилась, появлялась новая из пропаленного кармана.

– Зачем им уходить? Есть еда. Понимаешь, Кузьма, вопрос-то в мозгах. Знаешь, что собака обладает сознанием пятилетнего ребенка?

– Да что карапуз понимает? – сказал я, отсаживаясь на кушетку.

– Поверь, Кузьма, в пять лет ребенок такие вещи говорит, что не каждый взрослый додумает. Да и «незрячие псы»… Вот у них мышление есть, а также, какая-то жестокость. Несмотря на потери, они готовы преследовать. Легче всего их просто убить.

– Легче, – повторил я с сарказмом.

Выстрел не разнес полностью псу башку, как я ожидал. В фильмах, кровь, мозги наизнанку и на полметра вокруг все замазано белым. Вообще человек изнутри яркий: красные мышцы, белый мозг, голубоватые легкие. У пса от выстрела образовалась дырка размером с рубль. На спину полилось содержимое. Он упал на бок и задрыгал лапами.

Первый убитый мутант. Я не живодер, котов в подъезде ногами не бил, собак не травил. Хотя я опасался, меня даже не мутило.

Не хотелось признаваться Трофимычу, я не уверен, что смогу застрелить человека. Ладно, бешеную тварь Зоны, санитара этих земель смог. Сами напросились.

– Да вообще тут два варианта: или ты убегаешь от них, или убиваешь.

– А если они нас? – спросил я.

– Так это не вариант, Кузьма. Ты с такими вариантами даже не суйся в Зону, – Трофимыч аж напрягся, от такого вопроса. Надо узнать про другое. Как же оно, в живого человека стрелять.

– Трофимыч, важное спросить хочу.

– Очень или как всегда? Я шуткую, давай, – сказал Трофимыч и налил себе пятьдесят грамм.

– Я вот «незрячего пса» застрелил. Животное, порченное. А что чувствуешь, когда в человека стреляешь?

Трофимыч потер щеку. Щетина торчала, как светлая мочалка.

– Как что? Отдачу, – ответил он наконец-то и покачал головой. Недоволен. Не надо было задавать вопрос. Длинный язык меня подвел. Хорошо, что по пасти не дал, как я «слепому псу».

Я замолчал. Трофимыч затянулся и пустил в потолок сизую струю. Неприятный холод возник между нами.

– Что-то долго нас спасают, – сказал я сталкеру.

– Никто и не обязан. В Зоне нет службы спасения. Это как в горах, надежда на человека, который рядом, и на людей, которые поблизости случайно находятся. Судьба, – ударился в философию сталкер.

Я подсел за стол. Суечусь, волнуюсь. Время с нападения слепых собак тянулось медленно и вязко, будто в воздухе разлили бочку меда. Я периодически наблюдал у окошка, как меняется свет. От тусклого утреннего к дневному и обратно, происходило смазывание окружавшего мира в серые тона.

– Не суетись, возьми подлей бензина в лампу. Только подожди, докурю, – посоветовал Трофимыч.

Я нашарил под столом пластмассовую канистру на пять литров. Поболтал ее, жидкость плескалась на дне.

– Мало, – читая мои мысли, сказал Трофимыч.

– Лить или оставим?

– Лей. Свет потушим, экономия должна быть экономной, – распорядился Трофимыч, – да и «разрядка» светит, будь здоров.

Мы аккуратно провернули операцию по наливанию горючего. Лампа от постоянного горения жгла пальцы, да и в темноте, на ощупь не сильно удобно наливать. Справились. Чиркнула зажигалка, и огонь осветил наши усталые лица. Есть хотелось, аж желудок сводило судорогой. Эх, сейчас бы колбаску нарезать, да в палец толщиной, на сковородку кинуть, обжарить. Залить яйцами, добавить сверху кусочки сыра и зеленью присыпать. Вкуснота в простых вещах, которые я раньше не ценил.

– Тогда я снова вступлю в группировку «Сон», – решил я. Чего зря время терять? Как говорит начмед, не знаешь, что делать, ложись спать.

Трофимыч зашелся затяжным кашлем. Бросил недокуренную сигарету и мучительно выдавливал из легких воздух. Смешно ему, до икоты.

– Ты где такое услышал? Про группировку «Сон»? – задал Трофимыч вопрос. Лицо от кашля раскраснелось, глаза налились кровью. Серьезный стал, не шутит.

– Ты сказал, – честно признался я. Трофимыч не отрывал от меня взгляда.

– Во сне, ты приснился за столом и сказал, раз много спишь, надо вступить в группировку «Сон», – добавил я поспешно. Чего он нервничает, не понимаю.

Трофимыч взглядом, как рентгеном, провел по мне и сказал:

– Вступай. Шанс есть. – И погасил лампу.

Я запутался в его юморе. В темноте, при легком освещении аномалии, взял влажное одеяло, потрусил в сторону стены. Спать хотелось смертельно. Мышцы побаливали, как после тренировки. Видимо, находился я за два дня: и в части, и теперь на территории отчуждения. Механизм боли простой, при нагрузке мышечные волокна получают микроразрывы, и выделяется молочная кислота.

Я лег на кушетку, завернулся в одеяло, как в кокон.

Надо решить, для самого себя, что ж делать дальше. Не сильно хотелось идти к бару, даже под присмотром опытного сталкера. Вру. Адреналин от пережитого будоражил мое воображение. Как показывает жизнь, одну беду мы уже преодолели. Если бы все походы состояли из серии таких проблем, сталкеры вообще выродились. Значит, очень высокий шанс, что это последняя беда.