Игра слов - Дмитрий Лекух

Самая большая опасность – банальный триппер.

Вот и отрывались…

Мой тогдашний добрый знакомый, впоследствии однокашник по Литу и очень неплохой, хотя, на мой вкус, и холодноватый поэт Юлик Гуголев, помнится, писал, как «Свободных женщин ясные глаза Тверской бульвар бесплатно освещают» ©.

Или это был Степанцов?

Уже и не упомню…

Но общую атмосферу тех мест и того времени, пожалуй, точнее – и не передать…

…Не помню, кто меня с ней познакомил.

Так иногда тоже бывает.

Кажется, Макс Сычев.

Он тогда в горном институте учился.

На факультете, где один из ее многочисленных родственников то ли деканствовал, то ли кафедру какую-то хитрую возглавлял.

А Максу в ту пору как раз почему-то очень нравились мои литературные опыты, особенно – верлибры, которыми я тогда, к сожалению, как мне сейчас кажется, злоупотреблял.

Или Гаррик, мой однокурсник по ненавистному МАДИ, бросивший учебу в престижном по тем временам вузе ради алкогольной свободы и довольно мифических проб в театральной студии молодого, но уже известного режиссера Вячеслава Спесивцева.

Не Белякович, конечно, но – все-таки, все-таки…

Или все же Леший?

Они, как-никак, оба были «системщиками», причем вроде из одной и той же тусовки.

…Нет, не помню…

Единственное, что совершенно точно – знакомивший был отнюдь не из собратьев, так сказать, по литературному цеху.

Такого просто не могло быть, потому, что не могло быть никогда.

Лет-то сколько прошло…

…Помню только сам момент знакомства: лохматую, пахнущую ромашками шевелюру, перетянутую узким кожаным хайратником. Вышитый бисером бесформенный балахон вместо блузки. Набело вытертые и выгоревшие на солнце «ливайсы», хрупкие запястья в браслетах-фенечках.

Внимательные и неожиданно спокойные небольшие серые глаза, смеющиеся, чуть полноватые губы и узкую сильную ладошку с коротко стриженными, но необычно чистыми и ухоженными для девушки-хиппи ногтями.

– Привет. Мне показали твои стихи, я на один текст песню написала. На «Море». Хочешь послушать?

И – ни тебе «здрасьте», ни – «разрешите представиться».

Так, собственно, и познакомились.

До сих пор помню…

Но только «боль» звучит, как «быль».

Но только «быль» звучит, как «небыль».

Но перед нами только небо.

На много, много, много миль…

…Она очень точно поняла, что значения слов «боль» и «быль» тут были совсем не важны. Важно было не значение, а звучание.

Игра слов.

Мы немедленно подружились.

Я стал часто бывать в ее большой и неплохо обставленной квартире рядом со знаменитой Бутыркой.

Она часто шутила, что сейчас видит из окон своего дома тюрьму, но не дай ей бог увидеть окна своего дома из здания напротив.

Опасаться, судя по количеству выкуриваемой и хранящейся в этой квартире травы, – девушке таки имело смысл.

И конкретный.

Хотя за нее, врать не буду, – было кому реально вступиться.

Сам как-то однажды наблюдал…

…Но квартирка и сама по себе была – совершенно замечательная.

А главное – ее собственная.

Родители оставили, отправляясь в очередную загранкомандировку.

А заодно пристроили дочурку в элитный столичный вуз, который она и задвигала благополучно, предпочитая проводить время за сочинением песен, курением марихуаны и чтением разных умных книг в предощущении неминуемого замужества.

Дашка была вообще замечательная невеста.

Красивая, умная, думающая, из реально крутой по советским, да и не только советским, меркам семьи.

Жалко только, что мне абсолютно в этом смысле не подходящая.

Так тоже, увы, иногда почему-то случается.

Ну, не тянуло нас с ней друг к другу, хоть убей, несмотря на абсолютно конкретную обоюдную юношескую гиперсексуальность.

Я у нее не раз и не два ночевал, но нам обоим и в голову ничего подобного не приходило.

Никогда.

Даже сами удивлялись и дружно заливисто ржали, когда окружающие пытались нас похвалить как «удивительно подходящую друг другу пару».

Просто дружили.

И – все дела.

Но ведь вот что удивительно, – я в ее по определению свободный флэт ни одну из своих многочисленных девиц ни разу не притащил…

Вообще почему-то старался ей их особо не демонстрировать.

По возможности, разумеется.

Стеснялся.

…Друзей – да, водил.

Вина попить, разговоры умные поразговаривать.

Подруг – никогда.

Да и она тоже при мне своих «женишков» не светила, хотя и – явно не монашествовала.

Нет, у нее, разумеется, бывали и кроме меня гости мужского, так сказать, пола, – но почему-то никогда – с явным сексуальным оттенком.

Музыканты, художники.

Хиппаны-системщики.

Отовсюду: из Москвы, из Питера, из Новосибирска.

Хиппуха – она такая…

…Я в тот раз у нее почти что на неделю завис.

А что?!

Институт я к третьему семестру реально задвинул: с одной стороны меня конкретно подташнивало от одного слова «сопромат», с другой – прекрасно понимал, что – по-любому не выгонят.

Пока сам не захочу.

И то – еще упрашивать станут: чтобы, значит, не покидал альма матер, кормилец.

Потому как если выгонят – кто им «золото спортивных побед» ковать на всевозможных студенческих спусках будет?

Отличники – «ленинские стипендиаты», да?!

Они накуют…

На кафедре физкультуры на меня просто молились.

Там ведь даже тренер по горным лыжам отсутствовал как класс.

А медали, благодаря вашему покорному слуге, – очень даже имелись. И иногда весьма нефигового, по студенческим меркам, достоинства.

А вместе с медалями – благодарности и премии всеразличные.

Доброе слово, оно, знаете ли – и кошке приятно.

А когда еще, в придачу к доброму слову, премия прилагается…

Словом, хвосты уже по второму семестру я сдавал очень просто: меня брал за ручку преп с кафедры физкультуры и вел по кабинетам учебного корпуса.

Ну как вел.