Игра слов - Дмитрий Лекух

Мол, – понимай, как хочешь.

А я сказал то, что сказал.

Он, кажется, соглашается.

– А что у самого? – спрашивает, передавая мне почти докуренный джойнт. – Не получается?

Я снова задумываюсь.

– Угу, – вздыхаю наконец. – Не получается. Понимаешь, вроде – говорить-то научился. А сказать, как выясняется, – и нечего.

Добиваю «пятку».

Теперь он смотрит на меня уже с нескрываемым интересом.

– А как это так, когда нечего сказать? – удивляется. – По-моему, любому человеку есть что сказать. Только он, как правило, говорить толком не умеет. А у тебя, получается, – наоборот…

Снова вздыхаю, жму плечами, лезу в карман за сигаретами.

Он – тоже.

Закуриваем, заслоняя трепетный огонек спички четырьмя ладонями.

На двоих.

Он – ждет.

– Не знаю, – выдыхаю. – Не знаю, чувак. Но чувствую, что что-то надо в этой жизни менять. Причем кардинально.

Он кивает.

Мне кажется – понимающе.

И – снова молчим.

Курим.

– Слушай, – хмыкаю, пытаясь хоть как-то поддержать разговор, – а ты кто по национальности?

Он жмет затянутыми черной кожей плечами.

– Я?! – усмехается уголком чуть вывернутых азиатских губ. – Я – русский. По-русски говорю, по-русски пишу, по-русски думаю…

– Да нет, – тороплюсь, – я не в этом смысле. Я это… в смысле – этнически… Узбек? Киргиз?

Он, смеясь, отщелкивает в густую вечернюю темноту горячую яркую искру докуренной почти до фильтра сигареты. – В смысле «этнически», – продолжает улыбаться, – я кореец. У меня и фамилия, кстати, корейская. Цой. Может, слышал? А зовут по-русски, Витей.

И – протягивает мне твердую, жесткую ладонь бойца и, как мне почему-то кажется, немного музыканта.

Его фамилия мне ни о чем не говорит, но я улыбаюсь и протягиваю ему руку в ответ.

Приятный парень.

– Лекух, – говорю, – Дима. Можно – Джипсон. А как это – кореец? Ты что, реально из самой Кореи приехал?!

Он уже – откровенно ржет.

– Почему, – задыхается от хохота, – обязательно сразу из Кореи?! Я вот, к примеру, – просто из Питера. Ты заезжай как-нибудь…

Ржем уже вместе.

И – вправду смешно, и – травой накрыло наконец-то.

– В Питер? – давлюсь. – В Питер, оно конечно, – заеду…

…Через четыре месяца меня наконец-то призвали в армию, и мы с ним так больше никогда и не увиделись.

Надо хоть на могилу как-нибудь сходить, думаю.

Выпить, повспоминать.

Оно того стоит, мне так кажется.

Да все не соберусь…

…А вот с Дашкой – время от времени пересекаемся.

Как правило, на всеразличных светских мероприятиях, куда я, так сказать, по долгу службы, иногда вынужден рисоваться.

Прежняя профессия обязывает.

Рекламист – обязан быть публичным человеком.

Общение с людьми, с которыми в нормальной ситуации под одним кустом срать не сядешь – часть нашего ремесла.

Увы.

Она уже давно бросила писать песни и сменила за четверть века то ли пять, то ли шесть мужей.

С одним из этих бедолаг у меня даже были кое-какие контакты по бизнесу.

Я поэтому, кстати, даже имя ее изменил: у единственного человека во всей этой книге.

Известный человек, светская львица.

Тут главное – не навредить…

…Однажды она даже ко мне домой заскочила.

Так, чисто на чашку кофе.

Походила по несоразмерно большой квартире, оценила пол и стены из «дикого камня» в гостиной и теплые древесные тона в библиотеке.

Покурила на балконе с видом на набережную.

Заглянула на второй балкон, который мы, в отличие от первого, полностью застеклили, и жена устроила на этих восемнадцати квадратных балконных метрах настоящую оранжерею.

У нее там даже орхидеи цветут, в полный рост.

Ее любимые.

Должен же человек хоть что-то в этой жизни любить, ничего при этом не требуя взамен: ни теплоты, ни участия.

Ни денег.

Потрогала мои книги, постояла перед Машкиными фотографиями.

Хорошие фотографии, кстати.

Казалось бы – абсолютно репортажные, а авторские задумки передают – прямо как постановочные.

Она с ними даже какой-то конкурс выиграла, некоторые – в Манеже выставлялись.

Ну да ладно, отвлекся…

Потом заметила пылящийся в углу футляр с гитарой: шальной новогодний подарок моих любимых «сплинов», достала, пощелкала длинным ухоженным ногтем по нарисованным на инструменте автографам, попыталась взять аккорд.

Вроде как – получилось.

Потом попробовала сыграть свой старый проигрыш из «Моря».

Ни хрена.

Видимо, – ногти мешали: длинные, тщательно отполированные, покрытые тонким слоем лака кричащего цвета.

Или – еще что-нибудь.

Не мои дела.

– А знаешь, – говорит. – Нам все-таки надо было тогда рискнуть и переспать. Хотя бы один раз. Тогда, думаю, все было бы по-другому.

Я вздыхаю, привычно жму плечами, закуриваю.

– Не знаю, – говорю, – Дашка. Может, ты и права. И это тоже стало бы моей жизнью. Но сейчас – у меня есть только эта. Вот – та, которая есть. А другой – просто нет, и тупо не предвидится. Ты меня понимаешь?

Она усмехается, и я вдруг вижу за ухоженной светской львицей прежнюю наглую лохматую Хиппуху, с которой было так классно молчать, пить вино, курить траву и сочинять песни.

– Не держи меня за девочку, Джипсон, – ржет. – Не первый раз замужем…

Вот, думаю, – это-то как раз – точно.

Не первый.

А ведь все так хорошо начиналось…

Утром проснулся, а за окном – солнце.

Уже счастье по нынешней московской весне. Если то, что происходит на столичных улицах в это время года, можно назвать весною…

Быстренько мотнулся в бассейн, проплыл «урочный» километр брассом, прогрелся в сауне, заскочил к массажисту.

И даже на службу вовремя успел, мой зам только-только планерку проводить начал.

Вот он удивился!

Я обычно редко когда в контору раньше двенадцати приезжаю.

А что?