Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

Мимо проскакал командир Охотского полка – Дмитрий Сергеевич Бибиков.

– Полк, идти быстро, уверенно, смело! – остановив коня как раз напротив роты капитана Черенкова, что есть силы выкрикнул он. – Теперь уже без церемоний! Злыми идти! – Полковник сжал в кулаке перчатки. – Яростными идти! С марша, братцы, сразу в бой – без промедления! – Он ловко повернул коня. – С богом!

Генерал Пеннифазер видел, как из обрывков тумана выходят русские полки, уже мог различить усатые лица солдат, – тогда он и скомандовал: «Огонь!», и первая шеренга англичан дала оглушительный залп в сторону русских. И тотчас же отстрелявшиеся солдаты припали на одно колено, чтобы перезарядить ружья и дать дорогу своим товарищам. А вслед за штуцерниками, без промедления, с того же гигантского карниза грозно заговорили и пушки. Там, на узком поле, где стройно шли русские полки, стали вздыматься из земли огненно-белые вспышки взрывов. Англичане били и били – лихорадочно, поспешно, но очень точно, потому что промахнуться было сложно! Тучно, грудью вперед шли русские, бесстрашно открывая себя врагу!

И вдруг… что-то случилось! Это увидели все англичане, стоявшие на карнизе Сапун-горы. Увидели после нескольких сот ружейных залпов и первой артиллерийской канонады. Многотысячная лавина русских неожиданно дрогнула и стала рассыпаться, точно попав на гряду острых волнорезов. Штуцеры англичан, равных которым не было во всей Европе, били точно и сильно, а главное – били без промаха! Генерал Пеннифазер в ночной рубашке с кружевными манжетами еще не верил своим глазам, но уже ликовал! Сердце его бешено стучало! Весь «коридор» между Килен-балкой и Сапун-горой был занят русскими солдатами, но они оказались в ловушке! Стройные ряды ломались на глазах. Русские погибали на самом подходе к позициям англичан, сотнями ложились в мокрую, каменистую землю Крыма!

– Браво, черти! Браво! – горячо шептал Пеннифазер, у которого внезапно прилила кровь к лицу, радостно и бешено заколотилось сердце, грозясь вырваться наружу. – Молодцы, гренадеры! – Он обернулся к рядам своих солдат и что было силы завопил. – Молодцы! Бить их! Бить! Бить!

Генерал Соймонов опасался и ждал шквального огня англичан. Его солдаты, отличные и бывалые стрелки, тоже рядами разряжали свои гладкоствольные ружья в противника, но русский свинец летел ой как худо! Нарезные винтовки союзников – штуцера – били в два-три раза дальше! И потому, сидя на коне, окруженный штабными, генерал Соймонов с великим ужасом и отчаянием наблюдал, как его солдаты обходят целые груды корчащихся тел, с каким ужасом смотрят на побоище!

– Господин генерал, Федор Иванович, поверните назад, – умоляли его офицеры штаба. – Богом просим!

– Убьют ведь, Федор Иванович, – не отставал от него, двигаясь с командиром на вражеский огонь, через мертвых и раненых, генерал-майор Вильбоа. – В начале битвы убьют, Федор Иванович!

– Посмотри на солдат, Андрей Арсеньевич, на офицеров посмотри! – Соймонов гневно кивнул вперед. – Штабелями кладут! – Он перекрикивал какофонию битвы. – С ними я должен быть, с ними! Меншиков с Данненбергом путаницу учинили, Павлов как сквозь землю провалился, вот я и буду распутывать! Некому более! Двум смертям не бывать, одной не миновать! Все под Богом ходим! Убьют – ты командование примешь!

Еще на подходе к Сапун-горе Федор Соймонов решил: не останется он позади, за спинами солдат и офицеров, пойдет за судьбой на английский свинец – и будь что будет! Он – русский офицер: сердце можно вырвать, честь – никогда!

И вот уже первые русские батальоны добрались до подъема. Потрепанные, ополовиненные картечью и свинцом, но не павшие духом, они полезли вверх по глинистому склону Сапун-горы, на обрывчатом карнизе которой насмерть стояли англичане. Деваться врагу было некуда! Да и бежать не имело смысла. Только драться! И тоже теряя силы, но куда меньшим числом, они били и били по наступавшим русским. Тех было в пять раз больше! Они выступали и выступали ротными колоннами из таявшего предрассветного тумана – прямо под огонь англичан! И ничто не могло напугать их! Только выбить, покосить! И в середине наступавших, сдерживая прыть белого жеребца, ехал впереди русский командир.

– Вперед, братцы! – гремел голос генерала над головами пехоты, сверкала поднятая сабля в ослепительных вспышках артиллерийского огня. – За матушку Россию и за государя-императора не пожалеем жизни своей! Впере-е-ед!

Сотни людей – разорванных тел! – уже укрывали подступы к Сапун-горе. Лошадь генерала то и дело шарахалась от взрывов, приседала на задние ноги, потому что снаряды рвались и позади командующего, и впереди него. Штаб следовал за ним, следовал точно к краю пропасти, куда во что бы то ни стало решил броситься генерал, и никто не смел повернуть коня! А из-за спины били свои пушки – и ядра пролетали над головами русских, наступавших в сторону англичан солдат, били в Сапун-гору, срезая камни над королевскими солдатами, выбивая там, на карнизе, полураздетых штуцерников в высоких медвежьих шапках. А вот русские винтовки все еще были бессильны! – не хватало еще шагов пятидесяти, чтобы добраться раскаленному свинцу до захватчика.

Замедлив шаг боевого коня, Соймонов протянул руку своему адъютанту:

– Трубу!

Ему тотчас протянули подзорную трубу, и он грозно уставился на противника, вросшего в карниз Сапун-горы, тоже погибавшего под огнем русских пушек, но стоявшего насмерть. Точно сам рок, думал генерал Соймонов, свел их на рассвете у развалин Инкермана, и пути назад уже не было ни для кого! И сейчас оттуда, с каменного «балкона», на него тоже смотрели в подзорную трубу – и Соймонов знал, кто это был. Генерал Пеннифазер – в белой рубашке и галифе! Даже без сабли! Но каково было его лицо – англичанин ликовал! Лицо его пылало! Скольких врагов он уже уложил – и такой легкой ценой! И вот это ликование и бессилие русского огнестрельного оружия особенно больно ранило сердце генерала Соймонова! И гневом ранило – великим гневом!..

– Снимите его! – не выпуская подзорной трубы из рук, – горячо твердил генерал Пеннифазер. – Сто фунтов тому, кто уложит русского генерала!

Но слышали его немногие – впереди склона и позади рвались ядра русских пушек. Страшно осыпались камни. Английские гренадеры тоже выбывали десятками. А дело еще было за русским свинцом! Вот только подойти ближе, не ткнуться мордой в грязь раньше времени!..

Федор Иванович Соймонов знал, что только чудом еще уцелел со своим летучим штабом среди шквального огня англичан. А роковое течение все несло и несло их к Сапун-горе! Тащило, затягивало в свой неминуемый водоворот! «Ах!» – выдохнул рядом кто-то, генерал Соймонов обернулся и увидел, как адъютант, только что подавший ему подзорную трубу, схватился за грудь и, бледнея и задыхаясь, уже сползал с коня. Его подхватили – и место тотчас занял другой адъютант: помоложе и потоньше. «В аду как в аду! – подумал Соймонов. – Ничего не попишешь!..»

А вслух выкрикнул:

– Где же Павлов?! Куда подевался?! Поляжем мы без него – все поляжем! О чем Данненберг думает, черт бы его подрал!