Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

До него было уже два шага.

На высотах Инкермана, собравшись и выработав удобнейшую для себя диспозицию, ему противостояла уже поредевшая дивизия Пеннифазера; легкая дивизия генерала Броуна; дивизия герцога Кембриджского; бригада Джона Кэмпбела. Бригадные генералы Гольди и Торренс из четвертой дивизии убитого генерала Кэткарта оставались в тылу на случай внезапной атаки Горчакова из Чоргуна.

Укрепившиеся в редутах за последние два часа, ощетинившись артиллерийскими батареями, англичане во всеоружии встречали достойного противника. Полки Соймонова, погибая под ядрами, картечью и свинцом, уже доказали свою мощь. Англичане не сомневались: им будет трудно!

– Развернуть знамена! – заревел справа голос командира полка Дмитрия Сергеевича Бибикова. – Сабли из ножен, господа офицеры! – Он пролетел мимо на своем коне, в окружении ординарцев и полковых офицеров, повернул назад и вновь полетел вперед, отдавая приказы. Всех должен был увидеть перед схваткой! Глаза своих солдат увидеть! – Ружья к бою! Господь с нами, братцы!

Петр, как и другие офицеры, потянул из ножен саблю – стальной звук говорил: «Будет весело, будет! Страшно будет!» Полк вышагивал по Саперной дороге, едва не срываясь на бег. Каждая минута была дорога! Знали уже все – и солдаты, и офицеры, – что худо пришлось полкам Соймонова в одиночку драться с засевшими на высотах англичанами. Одна была надежда, что не зря пролили русские свою кровь в крымских нагорьях, что хорошенько потрепали они заморских гостей!

– Смелыми будьте, братцы! – Бибиков остановил коня, и тот врос в землю. – С богом!

Остановился и его штаб. А следом метнулись от командира полка конные ротные к своим подразделениям. Барабанщики забили что есть силы, затрубили полковые горнисты.

– Равнение направо! – почти одновременно скомандовали ротные, и головы солдат обернулись на своего привставшего в стременах командира. Самым страшным было то, что так или иначе, но сейчас полк будет сотнями ложиться в землю. И никто не знал – ни командир, ни рядовые, – кто будет жив через пять минут, а кто нет. И у полковника было шансов не более, чем у солдат остаться живым. Ведь в него будут метить снайперы! Но за эту храбрость и принятие солдатский судьбы только вдвойне уважали рядовые своего командира! Все равны там, на поле, все до единого!..

Саперная дорога пошла резко вверх.

– Господа офицеры, англичане нас ждут-с! – весело пропел рыжеусый капитан Алексей Черенков, держа саблю у бедра, пешим ведя роту в бой. – Ровнехонько за этим бугорком! Не будем же их обижать и расстраивать промедлением! – Он обернулся, улыбнулся своему младшему боевому товарищу. – Всю вашу нынешнюю нелюбезность, господин Гриднев, позволяю выместить на противнике! И немедленно-с!

Но у поручика Павла Гриднева, в отличие от капитана, прошло и желание язвить, и быть недовольным. Только глаза горели недобро! Саперная дорога еще круче пошла в гору – холодное осеннее небо было за этой высотой, а потом они разом увидели и голубоватые вершины Сапун-горы – в километре отсюда! А еще через минуту, поднявшись на пригорок с первым взводом, Петр Алабин увидел на каменной подошве противника. Сотни солдат! И пушки!.. А еще увидели они ручейками отходящих назад своих – это были остатки Соймоновских полков, по которым все еще палили занявшие высоты англичане.

– Ну, Петруша, теперь держись! – услышал он сзади, стоило их третьей роте маршем выйти на Килен-балочное плато. – Крепче сабельку сжимай! – Петр Алабин оглянулся – Павел Гриднев кивнул ему. – Коли дойдем, повеселимся!

Но был он серьезен, собран и саблю держал так, точно уже немедленно хотел полоснуть кого-то. Петр увидел товарища лишь одним мигом, вполоборота бросив: «С богом, Паша, с богом!».

И вновь уставился перед собой – в эту ширь!

Охотцам досталось все то же Килен-балочное плато и предгорье Сапун-горы, которое два часа назад так отчаянно штурмовал отряд генерала Соймонова. Но теперь противник сменился! Охотцев бросили на самый край дивизии генерала Бентинка. Она состояла из трех полков: гвардейского гренадерского, гвардейского шотландского и полка кольдстримов. И, конечно, хорошей артиллерийской батареи, уже глядевшей жерлами пушек в сторону наступающих русских. Первому, перешедшему Георгиевскую балку, Охотскому полку достался именно полк кольдстримов – отличных стрелков с богатым боевым прошлым!

Панорама впереди вселяла трепет, тревогу и… самый обычный человеческий страх, который настоящие воины умели не замечать. Не скрывать, а именно не замечать! Просто сердце начинало биться иначе – в такт войне. Убийству. Смерти. Человек переставал думать, что он – венец Божественного творения, а жизнь его – бесценная и необъяснимая награда. Если бы так думали люди на самом краю смерти, они сложили бы ружья и пошли брататься друг с другом. Иные силы овладевали человеком в эти минуты! Зверь просыпался внутри, и без этого зверя не была бы одержана ни одна победа в истории войн, за что бы ни бился человек – за правду или кривду! Это знал любой мужчина, взявший в руки оружие! «Зверем быть! Зверем!» – шептал ему кто-то на ухо. Тот, кто шептал это человеку и в начале всех времен. Ничто не менялось, разве что пушки да порох придумали!..

Быстро перестроившись на плато, в ротных колоннах шел Охотский полк к Сапун-горе, а вскоре перестроился и в колонны к бою. «Сейчас, сейчас! – думал каждый. – Никуда не деться! Дай же пройти, Господи, дай пройти!..» А там, на этом просторе, уже открывалась страшная картина! Сотни и сотни поверженных русских, лицами и руками впившись в землю, камни и глину, лежали недвижно. Вросли в твердь! Стали этими камнями и этой глиной!..

На середине пути, когда охотцы ждали белых облачков впереди на бартере, громовых раскатов и свиста картечи, и впрямь грянули пушки, но били они слева! Били от большой каменоломни! А они и не ждали оттуда нападения! Англичане еще не пристрелялись, и потому ядра взрывались то впереди полка, то позади его, но вот уже первое ядро влетело в середину колонны второй роты, и солдаты посыпались в стороны. А тут еще ударили и пушки с карниза Сапун-горы – и тоже на первый раз мало задели русских, но все-то понимали – пристреляются! И тогда!..

«Господи помилуй! Господи помилуй! – слышал Петр Алабин громкий шепот одного из солдат своего взвода, идущего сзади. – Господи Вседержитель, помилуй меня грешнаго! Господи!..» И хотел бы он прервать лепет, да не посмел! Сколько им жить – минуту, две? Как можно обрывать человека, когда он взывает к Создателю, да еще в такую минуту?!

– Левой! – перекрикивая и свист ядер, пролетавших над ними, и громкий шепотом солдата, чеканил он. – Левой! Левой!

Одного хотелось, страстно хотелось! – миновать эту полосу, дойти по подъема и пикетов англичан! Ворваться туда и начать бой! Страх, забравшийся в самые печенки, вдруг притупился. Красные мундиры англичан становились все ближе! И ядра пролетали мимо. И только если поглядеть по сторонам, можно было увидеть, что от первой роты Охотского полка не осталось и половины – тут и там лежали мертвые солдаты, их разорванные тела, раскромсанные и пробитые свинцом штуцерников! Лежали целыми взводами на каменистой земле! И кровью их были забрызганы сапоги идущих! А ядра все рвались и рвались по сторонам. Отчаянный крик за спиной ушатом ледяной воды обдал его. «Ранен?! – пронеслось в голове. – Я ранен?!» Да нет же, нет! Алабин рывком оглянулся и понял, что молившийся солдат, качаясь травинкой на ветру, уже мертв. Глаза его были слепы. Штуцерная пуля сразила его, он упал на колени и повалился в сторону. У человека свой план, у Вседержителя свой! И не совпадают они в человеческом сердце, бедном и несчастном, обреченном на страдания…